Когда я уже был там, то привлек к работе еще и Даниэля Серрини; он приехал 9 июня исключительно по моей просьбе. Я хотел, чтобы он был с нами во что бы то ни стало. Он помог мне в плане улучшения моих физических кондиций, когда я вернулся в «Ньюэллз» и сборную перед матчами с Австралией, и теперь я хотел, чтобы он помог мне снова. Он мог помочь мне с диетой и регулированием веса, хотя на этот раз данная проблема меня не заботила; я хотел играть с 76 килограммами, а не с 72 как в «Ньюэллз». В тот раз Синьорини сказал не без основания: «Его трогают, и он летит». Я знал, что Маркосу и Фернандо не очень-то по душе пришлась идея привлечь Серрини, но я хотел этого. И дал четко это понять, так как хотел, чтобы люди приняли раз и навсегда то, что решения принимаю только я, а не мой «клан» или окружение. И если я ошибаюсь, это моя ошибка. Серрини в США позвал я. С ним также приехал — но уже из Италии — мой большой друг, которого я также хотел видеть в своей команде: Сальваторе Кармандо, массажист «Наполи», который также работал со мной в Мексике, но в Италии его рядом уже не было.
Я по-прежнему коллекционировал футболки, и в первые дни надевал одну с надписью: «Если, играя, я краду у них улыбку… я хотел бы играть всю свою жизнь». И это было прямо в точку.
Поначалу мы были лучшей командой на мундиале. Мы вновь поклялись взять реванш за все, что мы пережили, и мы его брали. За нас выступал самый лучший нападающий, Батистута, который находился тогда на пике формы; в бой рвался подгоняемый мной Каниджа, и в состав был включен такой феноменальный футболист как Бальбо.
Также мы решили вопрос с вратарем, и здесь не обошлось без моего вмешательства. Первоначально, по замыслу Басиле, каждый голкипер должен был сыграть по одному матчу, однако этому предложению воспротивился Ислас. Проблема состояла в том, что никто не захотел сообщить об этом Гойкоэчеа, сообщить, что он будет сидеть на скамейке запасных. И тогда мне пришлось взять это бремя на себя: «Гойко, надо кое-что прояснить… Ворота будет защищать Ислас, так как он доказал на поле, что имеет на это полное право». Я не хотел обманывать Гойкоэчеа, поскольку он был замечательным товарищем! Я, как капитан, должен был сказать своему другу о том, что он не будет играть, хотя я очень хотел, чтобы сыграл именно он! Ведь мы с ним боролись вместе, локтем к локтю! Это было решение Басиле, которое фактически оставляло Гойко за бортом Мундиаля, но мы с Руджери сделали все, чтобы поддержать его, чтобы заставить его почувствовать себя частью команды. Команды, которая уже начинала действовать как слаженный оркестр.
На чемпионате мира нам не нужно было уходить в глухую защиту, и мы не уходили, мы оборонялись с мячом в ногах! Это была идея Басиле, который сказал нам: «Посмотрите, если мы будем играть так, как всем нам хотелось бы, с Марадоной, Каниджей, Бальбо, Батистутой, Симеоне и Редондо впереди, мы проиграем 0:5… Однако, если мы будем держать мяч, и каждый из вас станет тенью партнера, подстраховывая друг друга, отходя назад, у нас все получится». И ведь получилось! Я забил Греции играючи: так-так-так, пулеметная очередь, стенка с Редондо и гол, гол-красавец! Вперед пошли и Симеоне, и Чамот… У нас была суперкоманда, и поэтому мы разорвали греков 4:1 21 июня, а затем одержали волевую победу над нигерийцами 2:1. У нас была великая команда, и поэтому тот результат, который она в итоге показала, будет для меня огорчением на всю жизнь.
Бебето и Ромарио говорили мне: «Когда мы увидели, что вы смогли переломить ход матча с Нигерией, вырвали победу у этих негров, которые больше походили на орангутанов, мы сказали себе «Оп! У аргентинцев есть команда, а не только один Марадона… Эта команда сильна тактически, сильна физически; к тому же это еще и думающая команда». Это мне сказал не первый встречный, а Бебето и Ромарио в приватной беседе. Они хотели сказать, что для бразильцев по итогам двух сыгранных матчей мы уже были серьезным соперником. И для остальных — тоже. Мы разгромили Грецию, мы одлели нигерийцев… и случилось то, что случилось.
Я никогда не забуду тот вечер 25 июня 1994 года. Никогда. Я чувствовал, что провел суперматч и был счастлив. Ничего не подозревавший, я праздновал победу стоя перед трибуной, а в это время по полю уже шла медсестра, чтобы найти меня. Что я мог подозревать, когда я был чист, чист?! Помню, как я посмотрел на Клаудию, сидевшую на трибуне, и сделал жест, словно говоря: «А это еще кто такая?». Я был абсолютно спокоен, потому что уже проходил допинг-контроль до мундиаля, и результат неизменно оказывался отрицательным. Я ничего не принимал, ни-че-го! Полная абстиненция! Поэтому я ушел с толстушкой, празднуя и улыбаясь. И отчего мне было не улыбаться?