– Если не ошибаюсь, мастер Эдмунд, до отъезда в Ирландию секретарем губернатора вы служили у графа Лестера?
Он поклонился рывком:
– Вашему Величеству, надеюсь, приятно слышать, что то был мой первый и самый лучший покровитель. – Нервный смешок. – Он благосклонно относился к моим маленьким сонетам, любовным стишкам, которые я назвал Аморетти», и хотел, чтобы я писал пасторали.
Да, а еще он использовал ваше перо для нападок на мой предполагаемый брак с Франциском Анжуйским, я отлично помню, что вы написали тогда Сказку мамаши Хабберд». Ладно, не будем поминать старое – они оба теперь мертвы.
– Пасторали, мастер секретарь? Так вы верите, что в тот золотой век мир был лучше, мужчины верны, клятвы нерушимы и честь еще не превратилась в пустой звук?
Рели воззрился на меня, прощупывая мое настроение. Потом весело вскочил:
– Раз уж речь зашла о пасторалях, мадам, велите этому человеку открыть вам свое сердце.
Он пишет поэму, замечательную уже тем, что будет длиннейшей из написанного в вашу честь!
Эпическую поэму, которая поспорит с Энеидой» – да и с Одиссеей» Гомера – и на веки вечные утвердит ваше неоспоримое место как поэтической музы этих островов, богини, которую все мы любим и чтим.
Он повернулся к беспомощно хлопающему глазами Спенсеру и потрепал его по плечу:
– Прочтите Ее Величеству отрывок!
– Стихотворец без долгих слов начал:
Достойный рыцарь устремился вдаль, Навстречу великому приключению, Что поручила ему величайшая Глориана…– И все про меня? Все в мою честь? Что ж, сэр, даю вам свое благословение.
– В таком случае. Ваше Величество, могу ли я… – Он едва осмеливался просить. – Могу ли я умолять вас о милости… чтобы вы любезно позволили… могу ли я назвать ее в вашу честь – Королева фей»?
– Называйте!
– О, мадам! – И он, раскрасневшийся от успеха, убежал договариваться с издателем.
Мы остались одни.
Теперь я могла поиграть с Рели, как он играл со мной.
– Вина, сэр? – ласково улыбнулась я. – Милорд Эссекс сказал мне, что хочет жениться.
Я ответила, что считаю это изменой, прогнала его от двора и велела сидеть в поместье, пока придумаю наказание. Каково ваше мнение на этот счет? Что вы думаете о женитьбе?
Уловила ли я тень тревоги в глубине этих по-прежнему чудных синих глаз?
– Я думаю, – осторожно начал он, нащупывая почву, – что это почетные узы, которые наш Господь назвал священными…
Он говорит священными»? Колкость напрашивалась сама собой.
– Однако наш Господь не женился!
Рели натянуто хохотнул:
– Однако мы, Его недостойные дети, слабы плотью, и нам трудно следовать Его примеру…
О да, сэр, извивайтесь своей слабой плотью сколько хотите, вы у меня на крючке!
– А распространяется ли Его заповедь на деторождение? – спросила я как бы между прочим.
Теперь он вспотел, верхняя губа под тугими черными завитками усов покрылась тонкой пленочкой страха. Однако годы, проведенные в боях, закалили его нервы. Он не дрогнул.
– Да, мадам.
– Разумеется, если мужчина и женщина спят вместе, они рано или поздно приживут младенчика, вы согласны?
Теперь он понял. И принял мужественно.
– Ваше Величество совершенно правы – тайное станет явным.
– Ладно, сэр, убирайтесь прочь.
Я не любительница отрывать паукам ноги и смотреть, как они корчатся в тщетной попытке уползти. Поэтому я его отпустила. Однако не успел он поклониться, взглянуть на меня и выйти в двери, как я уже кликнула одного из кавалеров.
– Пусть ко мне немедленно явится капитан гвардии с вооруженным отрядом.
Чтобы взять под стражу.
И препроводить изменника в Тауэр.
Шли вы из Святой Земли, Уолсингам, Уолсингам, Повстречать мою любовь Не случалось вам? Как узнать, о коей речь? Многих встретил я тогда По пути или навстречь: Кто туда, кто сюда… Не бела и не черна, Но яснее, чем рассвет, Столь великих совершенств На земле и в небе нет. Доводилось повстречать: Ликом – ангел во плоти, Нимфе царственной под стать Так смотреть, так идти. Здесь она меня забыла, Здесь ни с кем я не знаком, А бывало – в бой водила, Нарекла своим бойцом. Верная любовь в душе, Словно в пламени, живет. Не стареет, не болеет, Не изменит, не умрет.