– Кобылу для миледи, не эту ломовую клячу, пентюх, а серую в яблоках. Гнедого мерина сэру Джону, мастеру Вернону – чалого…
Как же умело он подобрал лошадь к седоку, и как охотно повинуются ему конюхи. Сколько помню Робина, он умел совладать с любым скакуном, теперь, похоже, это его умение перекинулось и на людей.
Во дворе били копытами застоявшиеся кони, мы все были в отличном расположении духа. Я вскочила в седло, сердце у меня радостно екнуло.
Улыбаясь во весь рот, словно простой конюх, Робин коротко объяснил:
– Молодая кобыла, мадам, резвая, я нарочно для вас посылал за ней в отцовские конюшни. Прекрасно слушается удил и не нуждается в шпорах! Клянусь, вы не разочаруетесь!
И мы тронулись.
Как пело мое сердце, когда кавалькада неслась по мощеному двору к парку! Вырвавшись на свободу в свежее, но ласковое утро, какое бывает только в Англии и только в мае, я пришпорила молодую кобылку, чтобы галопом помчаться в манящую зеленую даль.
И-и-и-и-го-го!
Робин был прав – никаких шпор! Сердито заржав, кобылица встала на дыбы, забила в воздухе копытами, а потом, словно Пегас, стрелой полетела по упругой траве. Мы неслись по парку, мои спутники отставали один за другим. Только не Робин – мы со смехом скакали бок о бок и не успели оглянуться, как оказались в пяти милях от дворцовых ворот.
Наконец кобыла, успокоившись, что показала наезднице свою прыть, перешла с яростного грохочущего галопа на легкую рысь, потом на шаг. Перед нами виднелась рощица, этакое случайное скопление дубов, кленов и терновника. Робин, кивнув, поворотил к ней гнедого. У рощицы он спешился, взял кобылу под уздцы и стреножил обоих скакунов, чтобы они отдохнули и попаслись.
– Мадам? – Он обхватил меня за талию (лицо его раскраснелось от ветра, дыхание еще не восстановилось после дикой скачки) и бережно опустил на траву. – Как вам кобыла?
Я рассмеялась от счастья. «Как же хорошо он меня знает», – мелькнула радостная мысль.
– Будет неплоха, – поддразнила я, – когда вы немного подучите ее резвости… Он со смехом запротестовал:
– Мадам, вы несправедливы к моей кобыле и моему скромному подарку в придачу.
– Нет, Робин, нет! – оборвала я его, сжавшись от внезапной боли. – Видит Бог, в мире и без того довольно несправедливости!
– Несправедливости?
Он как-то странно, искоса взглянул на меня. Словно что-то меня кольнуло – вспомнились слова Гриндала: «Я опасался, как бы вас не уловили через мое посредство».
Не уловили?
Кто?
Я помнила Робина с восьми лет, когда он впервые вместе с отцом прибыл ко двору и поступил в свиту моего брата. С первого взгляда нас неудержимо потянуло навстречу, и он сразу предложил мне свою дружбу. Когда бы я ни появилась при дворе, он всегда был рядом, всегда к моим услугам…
Я считала его своим, своим без оглядки, как Гриндала, как Кэт, в числе тех немногих близких людей, без которых не могла обойтись в этом мире наушничества и лицемерия.
Но теперь стоит ли ему доверять?
И зачем?
– Пора возвращаться, – сказала я сухо. К нам, растянувшись по лугу, приближались наши далеко отставшие спутники. Я была одна с Робином, без присмотра своих дам, – недоброжелатель истолковал бы это превратно. Я холодно отстранилась.
Он сразу подметил перемену, лицо его гневно вспыхнуло.
– Я вас оскорбил, мадам? Полноте, вам нечего меня опасаться!
Я смотрела прямо на него, но он смело выдержал мой взгляд. Теперь лицо его побелело от странной решимости.
– Робин… что вы хотите сказать? Он колебался.
– Мадам, вам страшно… из-за недавних событий?
Я кивнула. Тоска окутывала меня, словно липкий туман.
Робин продолжал выпытывать, с неожиданной для его лет деликатностью:
– Вам страшно за королеву… поскольку гнев короля еще не остыл…
– Да! Да! – Я лихорадочно силилась унять дрожь в коленях. – Говорят, они строят козни против нее… против нас!..
– Верно! – Робин горько рассмеялся. – А король слушает Ризли и его присных. Однако верит он Сеймурам. Они – дядья принца, а значит – будут стоять за него до последнего, и король это знает. Вот почему отец примкнул к их партии! Он хочет взойти со встающим солнцем! А это солнце – граф Гертфорд!
Я увидела проблеск надежды.
– А может ли ваш лорд Гертфорд замолвить словечко за королеву? Или если бы вы попросили отца заступиться за королеву, воззвать к государевой милости…
– О, мадам… – Он словно проглотил что-то нестерпимо горькое. – Мадам, одумайтесь! Ужели лорд Гертфорд или мой добрый родитель шевельнут пальцем в защиту той, кто, быть может, уже осуждена на смерть как изменница и еретичка!