Я ревел от досады; злился на её обман и такую невероятную независимость: ей никто не был нужен, и уж точно не принц, спасавший даму в беде, как неудачно пошутила Елена однажды; и в то же время я не мог не восхищаться ею.
Марта всегда казалась мне неотвратимо притягательной бездной, и своим поступком только подтвердила мои догадки.
Она была смерчем.
И как будто этого было мало, я точно знал, что это не все её секреты. Надеяться, что она вдруг изменится и откроется мне, не приходилось. Ведь это будет уже не Марта.
За месяц до учёбы я погрузился в изучение магии — теории и практики, — чтобы отвлечься и хотя бы немного сладить с противным чувством собственной никчёмности.
Семья вздохнула с облегчением, решив, что буря миновала.
В академию я возвращался с трепетом. Нам с Мартой нужно было поговорить, но как начать этот непростой разговор и что сказать я не знал. Я прокручивал слова сотни тысяч раз, но все мои речи выглядели напыщенным драматичным потоком упрёков и жалоб. Отвратительно.
В обеденный зал я входил, словно на поле битвы. Это было первое место, где мы могли встретиться. Поговорить у нас бы не вышло, слишком много ушей и глаз вокруг.
К тому же я знал о последнем разговоре между ней и Максимом, и потому не удивился, когда увидел её за столом в тёмном углу. Досада усилилась, когда я заметил, что лиловая полоса исчезла с её запястья, как и чёрная роза.
Усилием воли я затолкал раздражение поглубже. Место, чтобы предаваться унынию, было самым неподходящим.
Я болтал с друзьями о ерунде, зная, что все будут рассматривать нас с пристальным вниманием. В прошлом году мы были парой, однако Марта — выигравшая состязание, погубившая старшекурсника и ставшая мастер-магом — села отдельно.
Нужно было выждать.
И мне удавалось вести себя со свойственной мне непринужденностью ровно до того момента, когда появился Григорий.
После того портрета я помирился с Максимом и Кириллом. Они извинились, признавая собственную неправоту. Григорий же своей вины не чувствовал.
Он заявил, что очень долго над всем этим думал — ведь всё случилось ещё в апреле, и пришёл к выводу, что решение Марты было наилучшим. Ещё добавил, что вообще бы не стал бы меня посвящать, после чего мы снова сцепились и нас растаскивали друзья.
Уходя он кричал, что я придурок, раз не оценил поступок Марты. Я орал в ответ, что ещё как оценил, вовек не забуду. Но я прекрасно понимал, что имел в виду Григорий.
Пусть Марта и поступила, как ненормальная — ни я, ни он никогда не сталкивались с такой бескомпромиссной степенью заботы о другом. Пусть даже эта забота существенно отличалась от общепринятых ожиданий.
В ушах зашумело, когда Григорий сел с Мартой.
— Какого духа? — протянул я, стараясь не поднимать голос.
— Однако, они быстро нашли друг друга, — фыркнул Кирилл.
— Ты о чём?
— В жизни бы не подумал, что кто-то может разделять такие… — Кириллу понадобилось несколько мгновений, чтобы подобрать слова, — взгляды. Тем более он. Он ведь казался всегда простым, как ручей по весне.
Я посмотрел на соседний стол долгим взглядом. Марта выглядела как всегда — бледной и строгой. И эти её длинные темные волосы… так притягательно.
Мне совсем не понравилось, как просто они общались и ещё меньше вдохновило, когда здоровяк придвинулся к ней слишком близко.
— Ты скоро собираешься с ней мириться? — отвлек меня от мыслей Максим.
Он косился в том же направлении и выглядел смурным и сердитым.
— Я не сказал, что собираюсь мириться, — неужели я был настолько очевиден?
Было неудобно признаваться друзьям, что именно этого я, кажется, и хочу — примирения. Я ведь оставил её в лазарете, не поговорив и даже не дождавшись, когда она придет в себя. Максим сказал, что я считаю её больной, и она, разумеется, сняла мои подарки, значит, вряд ли ещё признавала нас парой. Разве я был вправе рассчитывать на примирение?
Максим поджал губы.
Да, духи меня раздери, мне было стыдно, что я столько орал про то, что стоило, и не стоило, как должно, а как нет, а сам был готов бежать к ней сломя голову!
И ещё — духи, Григорий!
Ему-то что от неё понадобилось?
Глава 3 Филипп
Спустя три недели после начала занятий я пребывал в полном раздрае. Мир ополчился против меня и в этом не было ни малейшего сомнения. Чем ещё можно было объяснить то обстоятельство, что любая моя попытка пообщаться с Мартой неизменно проваливалась?
Как оказалось, застать мастер-мага в одиночестве было невыполнимой задачей.
На занятиях мы не могли поговорить априори. В женское крыло путь был закрыт, подойти к общей комнате и позвать Марту не позволяла гордость. Я не хотел, чтобы наши сложные отношения становились темой для пересудов.