Зато я прекрасно ощущаю жгущий спину взгляд.
Хотелось обернуться и взглянуть на девушку. Я отказался от этой мысли, боясь, что растеряю храбрость, стоит лишь столкнуться с равнодушием, отпечатанным на прекрасном лице, пусть я и не могу до конца поверить, что её чувства развеялись словно дым.
Духи, я просто надеялся дойти до кабинета, где бы мы могли спокойно поговорить, и не споткнуться от волнения!
Я отважился посмотреть в лицо Марте только когда мы оказались одни. Встав напротив неё достаточно близко, как разрешал себе, когда мы встречались, я позволил себе на миг нырнуть в темень омута её глаз — и потерялся.
Эти чувства, прожитые мной не раз, нахлынули с будоражащей остротой, словно я смотрел в её глаза впервые.
Вот я в тёмной комнате, в непроницаемой черноте. Я всей кожей ощущаю, что не один. Но с кем я — не вижу. Не слышу. Вокруг тишина.
Вот угол, укрытый сумраком полуночных переходов, и он влечёт меня заглянуть, увидеть, что за ним. Так и тянет. И в то же время пугает до трясущихся поджилок и болезненно колотящегося сердца. Я могу не делать этот шаг. Только на самом деле не могу: нет сил сопротивляться мучительному притяжению.
Передо мной паук — я страшно его боюсь. Он висит надо мной, пока я лежу, замерев, в кровати. Черный. Качается на прозрачной паутинке из стороны в сторону. Гипнотизирует. Я жду, что он вот-вот упадет, и от ужаса у меня останавливается сердце. Страх сковывает крепче пут и любых заклинаний.
Её история — история глухих подземелий, населённых чудовищами. Я вижу девушку, невинную на первый взгляд. На второй узнаю, что она следит за мной вот уже некоторое время. Влияет на мою жизнь так, что я не замечаю. Скрывает силу, которая никому в этих стенах и не снилась. Убивает ради меня. И, я знаю, прячет другие секреты. Вот её история.
На затылке волосы встают дыбом от её взгляда.
И всё же вот он я. Стою перед ней и сейчас скажу такую постыдную чушь, что не смогу не покраснеть до корней волос.
— Я хочу, чтобы мы снова встречались.
Так и есть, щеки тут же заливает огнём. Знать не желаю, каким кретином я сейчас выгляжу!
— Ты уверен? — в голосе Марты звучит сомнение.
— Да.
Марта кивает — она согласна.
В груди сходит с ума сердце. Подталкиваемый непреодолимым притяжением, я делаю шаг к ней навстречу и приникаю к её губам. Мои руки действуют без моего ведома; одна ложится ей на шею, другая на спину. Я притягиваю её ближе, чувствую тепло её тела. Перестаю думать — запах лаванды кружит голову.
Так мы стоим какое-то время, жадно пробуя друг друга на вкус. Я упиваюсь горечью полыни и сладостью мёда. Завидую чаю, который она пила — он остался на её губах, языке. Ощущаю дикое желание. Вдруг понимаю, что мы стоим достаточно близко и она тоже чувствует.
— Прости! — Мне томительно хорошо, но и стыдно — я перешёл черту.
Хотел ограничиться невинным поцелуем, о котором мечтал так долго — слишком долго.
На скулах Марты лёгкий румянец, редкий для неё. Её глаза, кажется, стали ещё больше.
Филипп! Одергиваю себя, прерываю взгляд, медленно втягиваю воздух.
— Прости, Марта, я не хотел тебя обидеть.
— Ты не обидел.
Поднимаю глаза: она смотрит прямо, без смущения или недовольства.
— Я не удержался, — признаюсь я, сдаваясь.
Хотел поговорить о случившемся в прошлом году, потому что поговорить было нужно. Но я так и не смог решить, что именно собираюсь сказать. А потом… мысли об этом улетучились. Меня вдруг настигло понимание, что мы больше не вместе, и быть рядом с Мартой так просто, как раньше, не получится. Вот о чём я на самом деле волновался и вот что требовало моего немедленного внимания.
— Марта, — я решил сказать, как на духу. — Мне трудно описать то, что ты сделала. В голове полная каша. Не знаю, как с этим жить, как к этому относиться, — я снова медленно выдохнул. — Но быть без тебя невыносимо. Не представляю, как тебе удавалось просто смотреть столько лет. Я так не могу.
Это было правдой.
Если чувства Марты напоминали мои — а я на это очень надеялся, ума не приложу, как она могла выносить это так долго? Я ещё держался летом: не видел девушку и обходился гневом. Готовился. Увидев её, не вынес и месяца глухого одностороннего обожания. Это оказалось по-настоящему больно.
Никаких светлых чувств созерцания издалека, только чёрная тоска мучительного отделения от неё, толкавшего выть в голос и проклинать глупую судьбу.
Меня снова тянуло её поцеловать.
Я разозлился на себя. Хотелось отвесить себе пощечину.
Все решила Марта. Понятия не имею, как она так просто читает на моём лице, но уже в следующий миг она сама поцеловала меня. От неожиданного шага навстречу я дрогнул, шагнул назад, ударился в стену, готовясь приложиться макушкой, но боли не почувствовал.