радость.
Внезапно глаза мои наполнились слезами. Я почувствовал, что в этот торжественный вечер я был не одинок здесь, на берегу пустынного моря. Навстречу мне двинулось создание, полное жертвенности, нежности и терпения: это была мать, сестра, жена. И я, полагавший, что ни в чем не испытываю нужды, вдруг почувствовал, что мне многого стало недоставать.
Зорба, должно быть, тоже испытывал такое же сладостное возбуждение, едва мы успели войти, как он сжал в объятиях принарядившуюся и намалеванную певицу.
– Христос воскресе! – воскликнул он. – Поклон тебе, женщина! – Смеясь, он повернулся ко мне.
– Взгляни-ка на это хитрое создание, которое зовется женщиной! Ей удалось окрутить самого Господа Бога!
Мы сели за стол и набросились на приготовленные блюда, выпили вина; наши тела почувствовали удовлетворение, а души млели от удовольствия. Зорба вновь воспламенился.
– Пей и ешь, – кричал он мне каждую минуту, – ешь и пей, хозяин, веселись. Пой и ты, парень, пой, как поют пастухи: «Слава всевышнему!..» Христос Воскресе, это не какой-то там пустяк. Давай свою песню, чтоб Господь Бог тебя услышал и возликовал! Он завелся, вновь обретя воодушевление.
– Христос Воскресе, мой бумагомаратель, мой великий
ученый. Не мелочись: родился-таки он или не родился? Эх, старина, он родился и не будь идиотом! Если ты возьмешь увеличительное стекло и станешь рассматривать воду, которую пьют – это мне сказал один инженер, – ты увидишь, что вода кишит червями, совсем маленькими, которых не видно невооруженным глазом. Ты увидишь червей и не станешь пить. Не будешь пить и подохнешь от жажды. Так разбей это стекло, хозяин, разбей его, чтобы черви тотчас исчезли, и ты смог пить и освежиться!
Он повернулся к нашей разнаряженной подруге и, подняв полную рюмку, сказал:
– Моя дорогая Бубулина, моя боевая подруга, я поднимаю этот бокал за твое здоровье! В своей жизни я видел немало женских фигур» прибитых гвоздями на носах кораблей, они поддерживают руками свою грудь, их губы и щеки выкрашены в огненно-красный цвет. Они пересекли все моря, входили во все гавани, а когда корабль сгнивал, их спускали на берег, где они оставались до конца своих дней прислоненными к стене какого-нибудь портового кабачка, куда приходят выпить капитаны.
Моя Бубулина, в этот вечер, когда я вижу тебя на этом берегу, теперь, когда я плотно поел и хорошо выпил, ты мне кажешься фигурой с носа огромного корабля. Я же – твоя последняя гавань, мой цыпленок, я – то т кабачок, куда приходят капитаны выпить вина. Иди же, прислонись ко мне, опусти паруса. Я пью этот стакан вина, моя сирена, за твое здоровье!
Мадам Гортензия, взволнованная и потрясенная,
разревелась на плече у Зорбы.
– Вот увидишь, – шепнул мне на ухо Зорба, – из-за этих красивых слов у меня начнутся неприятности. Эта шлюха не позволит мне уйти сегодня вечером. Но что ты хочешь, мне жаль ее, бедняжку, да! Мне ее очень жаль!
– Христос Воскресе! – громогласно приветствовал он свою сирену. – За наше здоровье!
Зорба просунул свою руку под руку доброй дамы, и они залпом выпили свое вино на брудершафт, с восторгом глядя друг на друга.
Уже приближалась утренняя заря, когда я в одиночестве вышел из теплой комнатушки с огромной кроватью и направился в обратный путь. Вся деревня, заперев окна и двери, теперь, после пиршества, спала под огромными зимними звездами.
Было холодно, море бушевало, Венера повисла на востоке, задорно мерцая. Я шел вдоль берега, играя с волнами: они устремлялись, чтобы обрызгать меня, я увертывался. Я был счастлив и говорил себе:
«Вот истинное счастье: совсем не иметь честолюбия и одновременно работать, как раб; жить вдали от людей, не иметь в них нужды и любить их. Отпраздновать Рождество и, хорошо выпив и плотно закусив, укрыться совсем одному, вдали от всех соблазнов, имея над головой звезды, слева землю, а справа море, чтобы вдруг почувствовать, что жизнь совершила свое последнее чудо, став волшебной сказкой».
Дни проходили. Я хорохорился, бодрился, но в глубинах моего сердца таилась печаль. В течение всей этой праздничной недели меня тревожили воспоминания, наполняя грудь далекой музыкой и любимыми образами. Лишний раз меня восхитила мудрость античной легенды: сердце человека – это ров, наполненный кровью; по берегам этого рва лежат ваши любимые покойники и пьют кровь, чтобы воскреснуть; чем дороже они были для вас, тем больше они пьют вашей крови.
Канун Нового года. Несколько деревенских мальчишек с большим бумажным корабликом в руках подошли к нашей хижине и запели высокими радостными голосами каланду о том, как святой Василий приезжает сюда из своей родной Сезареи, гуляет по небольшому темно-голубому критскому пляжу, опираясь на посох, покрытый листвой и цветами. Заканчивалась новогодняя песня пожеланиями: «Пусть жилище твое, учитель, наполнится зерном, оливковым маслом и вином, и пусть жена твоя, точно колонна из мрамора, поддерживает крышу твоего дома; дочь твоя пусть выйдет замуж и родит девять сыновей и одну дочь; и пусть твои сыновья освободят Константинополь, город наших королей! Счастливого Нового года, христиане!»
Зорба с восхищением слушал; затем схватил детский барабан и неистового заиграл.
Я молча смотрел и слушал. От моего сердца отделился еще один лист, еще один год. Я сделал еще один шаг к черному рву.
– Что с тобой происходит, хозяин? – спросил Зорба, он вполголоса пел вместе с мальчишками, ударяя в барабан. – Что с тобой, парень? У тебя землистый цвет лица, ты, хозяин, постарел. Я же в такие дни, как сегодняшний, становлюсь мальчишкой, будто Христос, заново рождаюсь. Разве не рождается он каждый год? Вот и у меня то же самое. Я вытянулся на своей постели и закрыл глаза. В этот вечер на сердце у меня было тяжело и мне не хотелось говорить.
Мне не удавалось заснуть, казалось, в этот вечер вся моя жизнь проходила предо мной, как во сне, быстро и бессвязно; я смотрел на нее с безнадежностью Похожая на пушистое облако, разрываемое сильным ветром, она меняла форму, распадалась и рождалась заново. Мое существование претерпевало метаморфозы, превращая меня то в лебедя, то в собаку, то в демона, скорпиона, обезьяну, этот процесс шел непрерывно, моя жизнь-облако снова распылялась, рассекаемая радугой и ветром
Рождался новый день Я не открывал глаз, силясь сконцентрироваться и проникнуть в тайну бытия, скрытую в человеческом мозге. Я торопился разорвать скрывающий ее покров, чтобы увидеть, что принесет мне новый год…
– Здравствуй, хозяин, с Новым годом!
Голос Зорбы вернул меня на землю. Я открыл глаза и увидел, как он бросил на порог хижины большой гранат. Рубиновые зерна отскочили прямо к моей постели, я собрал несколько штук и, разжевав, почувствовал свежесть.
– Я желаю нам заработать много денег и чтобы нас похитили девушки! – воскликнул Зорба, он был в хорошем настроении.
Мой товарищ встал, побрился и надел все самое лучшее – брюки зеленого сукна, куртку из грубой шерстяной ткани и потертый казакин из козьих шкур. На голове у него была русская каракулевая шапка. Подкрутив усы, Зорба сказал:
– Хозяин, я пойду в церковь как представитель компании. В интересах нашей фирмы, чтобы нас не принимали за франкмасонов. Здесь мне терять нечего, не так ли? Ну, и время заодно убью. Он поклонился и подмигнул:
– Может и вдову увижу.
Бог, интересы компании и вдова образовали в сознании Зорбы гармоничное целое. Услышав, как удалялись его легкие шаги, я одним прыжком стал на ноги. Очарование было нарушено, и моя душа вновь оказалась заключена в темницу плоти.
Я оделся и вышел на берег. Идя быстрым шагом, я испытывал радость, словно мне удалось избежать опасности или греха. Утреннее нескромное желание вызнать будущее до того, как оно успеет родиться, показалось мне вдруг кощунством.