Потом они о чем-то договорились. Во всяком случае, замолчали. Ванька (или кто он там есть на самом деле?) полез в сеть, а Павел Петрович уселся в кресло, закинул ногу на ногу и принялся тихонько мурлыкать какую-то старинную песенку. А я решила воспользоваться наступившей паузой.
- А где мои мама и папа? – робко спросила я.
Павел Петрович, прищурясь, посмотрел на меня.
- Вспомнила-таки, - ехидно констатировал он. – Заботливая дочь, ничего не скажешь. Не прошло и года… В комиссии твои родители.
- А… в какой?
- В дисциплинарной, разумеется, в какой же еще? Кто-то ведь должен отвечать за твои художества? Или ты считаешь это так, милыми проказами?
Я испугалась. Я впервые слышала о какой-то там дисциплинарной комиссии, но даже название говорило само за себя – ничего хорошего от нее ждать не приходится.
- Но почему они? – дрожащим голосом проговорила я. – Ведь это я виновата.
- Ты – несовершеннолетняя, по закону за тебя отвечают родители или опекуны. А твой отец, к тому же, подписал перед институтом обязательства сохранить экспериментальный дрон в целости. Конечно, угробить тебе его не дали, но ты была очень близка к этому.
Опять этот чертов дрон! От него все беды! Как легко и хорошо мне жилось без него!
- Лучше бы он достался кому-то другому, - вырвалось у меня, и Павел Петрович кивнул головой.
- Да, так было бы лучше. Если хочешь знать, я голосовал против тебя. Я считал – да и сейчас считаю – что дрон надо было отдать спецам из Западных территорий: там ребята взрослые, ответственные, не чета вам, мелюзге. Но эти чертовы психологи, - он почему-то ткнул пальцем в Ваньку, - уперлись. Подавай им Сильвию Хантер, и все тут! А мнение опытного человека для них так, плюнуть и растереть.
- У нас были на это основания, сэр, - возразил Ванька, продолжая копаться в сети. – И ваше личное мнение тут совершенно ни при чем. Но мы приняли его во внимание.
- Приняли они, - проворчал Павел Петрович. – Спасибо, благодетели, уважили старика!
Ванька хмыкнул. Снова наступило молчание. Я тупо смотрела на своего друга, на своего бывшего лучшего друга, и до меня постепенно начало доходить.
- Так ты что, психолог? – спросила я.
- Ну… да, в общем, - неохотно сказал он.
- Психолог, психолог, - покивал Павел Петрович. – Дипломированный.
- В двенадцать лет?
- Ну… почему в двенадцать?
- Двадцать четыре ему, - сказал Петр Петрович, вылез из кресла и стал с кряхтением разминать поясницу. – В два раза старше тебя, Сильвия, а мозгов ничуть не больше. В других обстоятельствах вы были бы отличной парочкой. Авантюристы!
- Так ты что, следил за нами… за мной? Учился с нами, дружил и – следил? – Я почувствовала, как во мне снова закипает гнев. – А я тебе все, как другу, без утайки… Гад ты, Ванька, предатель!
- Следил? – с горечью откликнулся он. – Если бы! Если бы следил, мы бы не были сейчас в такой заднице.
- Тогда я не понимаю, - сказала я. – Ты врал нам, притворялся… зачем?
- Работа у него такая, - объяснил Павел Петрович. – Влезть в чужую душу и навести там порядок. По своему усмотрению. Ты учти, Сильвия, вы все – потенциальные психопаты, у каждого из вас крышу может сорвать в любой момент. Это не шутка, кстати. А дело Ваньки - вовремя хватать вас за шкирку. И он справлялся, неплохо справлялся… вот только с тобой, Сильвия, у него вышла промашка. Не по зубам ты ему оказалась, не просчитал он тебя.
- А кто мне руки выкручивал? – огрызнулся дипломированный предатель Ванька. – Кто говорил: рано, рано, пусть девочка подрастет?.. Я докладную записку написал, - обратился он ко мне. – Чтобы разрешили дать тебе информацию, хотя бы частично. А мне тапкой по носу – не суйся не в свое дело, занимайся мозгами, а не политикой. А какая, к чертям собачьим, политика, если вот передо мной девчонка, и я вижу, что девчонка эта умна не по годам, соображалка у нее работает дай бог каждому, и вопросы задает такие… конкретные, прямо в точку. А еще характер – каждой бочке затычка. Я им сто раз говорил – ситуация потенциально опасная, ты в любой момент можешь сложить два и два, и в этом случае я твои действия предсказать не берусь… Так и случилось, и что теперь делать, я не знаю, - уныло заключил Ванька.
Честно признаться, я мало что поняла из его слов, но то, что меня считают такой умной, было чертовски приятно. А еще немного было жаль Ваньку, такой он был расстроенный.