- Тогда я не понимаю.
- А я, кажется, понимаю.
Профессор Свенсон, поставив видеозапись на паузу, повернулся к Бёртону. Все это время он не произнес ни одного слова, снова и снова прокручивая запись.
- Да, понимаю. Стимуляция, верно? Что у него там в руке было, у этого вашего Сергея? Электрошокер?
- Точно, - с удовлетворением подтвердил Бёртон. – В самую точку, профессор!
Родерик Канн и генерал одновременно сунулись к монитору.
- И обратите внимание на энцефалограф, - продолжал Бёртон. – Вон там, слева. Прокрутите немного вперед… еще чуть-чуть… стоп! Видите?
- Ничего не разобрать, - раздраженно сказал Родерик, возя носом по экрану. – Отвратительное качество.
- Да бросьте вы, Канн, - сказал генерал Коллинз. – Уж на что я далек от всего этого, но даже мне понятно – там явный всплеск. – Он обернулся к Бёртону. – Что, парень на минуточку стал нормальным?
- На четыре, - поправил тот. – Точнее, на четыре минуты и двадцать две секунды. И за это время парень сумел что-то понять и даже установить связь. Да, урезанную, одностороннюю… но он дал нам ясно понять, что он – живой и разумный.
- Болевой шок вывел его на прежний уровень. Пусть даже ненадолго, - задумчиво проворил профессор Свенсон. – Очень, очень интересно. И неожиданно. Я не сторонник поспешных выводов, но могу предположить, что там, под «плато», Кирилл не утратил разум. Нейровирус всего лишь отрезал его от внешнего мира.
- Господи! – потрясенно воскликнул Канн. – Все эти годы… все эти двенадцать лет! Как в гробу! Заживо погребенный! Бедный парень!
Генерал резко встал и подошел к окну. Отвернувшись от всех, он стоял, сцепив руки за спиной… побелевшие руки за очень прямой спиной.
Канн растерянно смотрел на генерала, потом обернулся к Свенсону, но тот сделал знак: молчи! Повисла напряженная тишина.
Двенадцать лет, думал генерал Коллинз, двенадцать проклятых лет… целая вечность… Энни, Джерри, девочки мои, я виноват перед вами, я предал вас, когда оставил в госпитале. Меня уверяли, что за вами будет надлежащий уход, и не соврали, а вам не уход был нужен… Я не хотел, чтобы вы стали подопытными кроликами, я думал, что оберегаю вас от ужасной участи – и ошибся. Что может быть ужаснее – ничего не видеть, не слышать, не ощущать, и при этом оставаться в полном разуме? Звать, кричать, биться о невидимую преграду, отделившую тебя от мира? Вы звали меня, я это точно знаю, вы думали – вот придет папа, сильный добрый папа, и все сразу станет хорошо, все станет, как прежде… а папа не пришел, папа спасал человечество…
Я думал, что вы – «овощи», просто тела с набором базовых рефлексов. Мне было больно, но эта боль ничто по сравнению с той, которую причинил мне сейчас злой ангел по имени Ричард Бёртон. И ничего уже изменить нельзя.
Или можно?
- Мистер Бёртон, вы уверены, что вам нужен именно этот русский? – голос генерала звучал сухо, деловито – как обычно. – Мы можем предоставить вам любой материал, на выбор. У нас большой выбор, мистер Бёртон. И прекрасная аппаратура. Вы можете начать в любой момент, хоть сегодня…
Кажется, у меня начинается истерика, отстраненно подумал Коллинз. Надо же, столько лет держался…
- Я объясню, - мягко сказал Бёртон. – У Кирилла была хорошая школа – он уже был изолирован от общества. Тогда, в раннем детстве. Когда же пришел нейровирус… Не уверен, но предположу, что он воспринял это как сбой аппаратуры. С ним это бывало и раньше – компьютер зависал, интернет отключался, барахлил слуховой аппарат…Он терпел и ждал. И тогда, и сейчас. Вот, дождался. А у других детей – я имею в виду нормальных, полноценных детей – такого опыта не было. И когда их «выключили»… Я бы лично сошел с ума. Я, взрослый человек, не смог бы удержаться на краю безумия. Дети более пластичны, но и их ресурсы небезграничны. Думаю, что у большинства из них психика необратимо искалечена. Даже если мы сумеем установить с ними контакт… а мы не сможем, потому что они никогда не общались с помощью аппаратуры, они даже представить себе не могут, как это – полностью зависеть от аппаратуры… даже в этом случае мы не сможем вернуть им полноценную жизнь. Потому что жизнь для них – это, прежде всего, жизнь физического тела. Они ходили и бегали, кричали и смеялись. Они ели мороженое и бургеры, дрались и мирились, они в любой момент могли обидеться и уйти… а теперь лишены всего этого, превратившись в чистый разум, зацикленный сам на себя. Я уже не говорю про младенцев – они даже не поняли, что с ними произошло, да и не могли понять в принципе. И шансов на развитие у них не было никаких. Дети-маугли, слышали о таких? Ничего человеческого.