- Ну? – сказала я.
- Обоняние! Он же химический анализатор. Ты ведь знаешь, что такое запах, Сильвия?
- Ну, - сказала я. – А ты, что ли, нет?
- И никто не знает. Кроме людей, разумеется. А еще у них есть осязание, проприоцепция, они чувствуют жару и холод, боль и прикосновения… да много чего еще! Вот мы сидим на подоконнике. Ты можешь определить, гладкий он или шершавый?
Я посмотрела на подоконник. Включила подсветку и дала увеличение. Пластик был ровный, практически без царапин.
- Гладкий, - уверенно объявила я.
- А человек смог бы это определить с закрытыми глазами. Просто проведя ладонью. Понимаешь?
Я вспомнила зимние куртки, которые маме все было недосуг убрать в шкаф, и шапки, и шарфы, и перчатки. И как папа заходил домой, румяный с мороза, и говорил: «Бр-р, ну и холодина сегодня», и передергивал плечами. И как мама брыкалась и смеялась: «Щекотно», когда папа трогал ее босые ноги. И как у нас один раз отменили занятия в школе, потому что сломались кондиционеры, и все учителя ходили красные, потные и тяжело дышали… Я никогда не обращала на это внимания, считая разницу восприятий в порядке вещей. А теперь оказывается, что…
- Мы ущербны? – спросила я. – Мы, дроны? Недолюди, да?
Я считала себя крутой. Я гордилась тем, что летаю быстрее, чем люди бегают, что не устаю, не задыхаюсь… что вижу лучше, слышу лучше… а гордиться-то и нечем, оказывается! Это ведь все не мое! Это не мои достижения, я лично ничего не сделала для того, чтобы быть лучше, быстрее, сильнее, это сделали люди, создавшие мой дрон. А еще они сократили разрыв между нами, пусть даже на чуть-чуть. Вот, обоняние мне подарили…
А почему мне? Я имею в виду – почему только мне? Изобрели новую матрицу с новым анализатором, так поставьте ее всем! Чтобы по справедливости!
- Скоро, - пообещал Ванька. – Месяца три-четыре… ну, полгода край, и у каждого из нас будет такой же дрон, как у тебя. Ведь нас, доноров, не так уж и много. Не то, что раньше…
Ванька вдруг осекся, как будто сказал явную глупость. Или сболтнул лишнее. Словно стараясь отвлечь мое внимание, он принялся в красках расписывать прекрасное будущее, которое нас ждет, но я не слушала.
«Нас, доноров…». Да, Сильвия, осознай уже, запомни раз и навсегда – ты не только дрон, но и донор, рожденный с вполне определенной утилитарной целью. Спасение человечества… наверное, этим можно гордиться. Только почему я чувствую себя дойной коровой?
А потом до меня дошло еще кое-что.
- Не то, что раньше? – перебила я Ваньку, который разливался соловьем. – Нас мало? Нас стало меньше? Но почему? Если людям без нас не выжить, если людей становится все больше… то ведь и доноров нужно больше! Чего я еще не знаю?
Ужасная мысль пришла мне в голову – вакцину давным-давно изобрели, в донорах нужды больше нет, а мы – просто горстка несчастных, на которых лекарство не действует! И чтобы хоть как-то скрасить наше бессмысленное существование, нам придумали дроны.
Или от нас потихоньку избавляются? Как от обузы?
- Ты умеешь задавать точные вопросы, Сильвия.
Я понятия не имела, когда он появился в моей комнате, Ванькин дедушка. Может быть, с самого начала был здесь, просто сидел так тихо, что я его не замечала. А теперь встал, подошел к нам.
- Это очень редкое и ценное качество, девочка.
- Мы умираем? – перебила я. – Умираем, да?
Я не смогла произнести то, что крутилось в голове – от нас избавляются. Сразу же, как только нам стукнет четырнадцать. Вывозят на Западные территории и…
Павел Петрович пожал плечами.
- Все люди умирают. И я умру, и Ваня, и даже ты. Я – пораньше, вы, молодые, попозже. Но до моих лет доживете, это я вам гарантирую.
- Тогда почему нас мало? Мы что, стали не нужны?
- Нужны. К сожалению, нужны до сих пор. К счастью, не в таком количестве. В этом есть и моя заслуга. Если хочешь, назови ее виной… потому что я чувствую вину перед всеми вами. Косвенную, но мне от этого не легче. Но тяжелее всего вашим родителям, ведь это было их решение, их выбор.