А если все они живут беззаботно и счастливо, то зачем нам, собственно, встречаться?
На самом деле в свой второй ответный визит в Шэньсяньдин я хотела точно убедиться, что впредь могу жить со спокойным сердцем. Саму меня с раннего детства сильно баловали, поэтому мне было невыносимо думать, что мои сестры несчастны.
Только сейчас я вдруг вспомнила про свою сумку. И тогда же я поняла, почему вторая сестра то и дело посматривала на нее, словно ожидала, что вот-вот я что-нибудь оттуда достану.
Я сказала Ян Хуэю, что если он захочет мне написать, то мой адрес можно взять у второй тети. Затем я вынула из сумки три конверта и попросила передать их дедушке, второй тете и отцу. В каждый из конвертов я положила ровно по три тысячи юаней. В 2002 году это были немалые деньги: говорят, за взятку в таком размере человеку грозил пятилетний срок. Деревенскую семью подобная сумма вполне могла спасти от безнадежного положения. Впрочем, самой мне тоже потребовалась изрядная решимость, чтобы взять и за просто так отдать другим людям сразу девять тысяч. Надо понимать, что в то время сама я еще не зарабатывала: все, что я тратила, принадлежало родителям. Если бы не средства, оставленные мне мамой-директором и бабушкой Юй, то при всем моем желании поделиться деньгами с родственниками я бы никак не смогла.
Я пошла на это, чтобы разорвать будущие отношения.
Я слишком боялась, что у меня появится слишком много бедных родственников. Сказать честно, боялась до ужаса.
Я не хотела признавать, что родственными узами со мной связаны все эти шэньсяньдинцы: какой-то старик, две женщины средних лет – одна не вполне нормальная, другая хитроватая, а также их отпрыски.
С помощью девяти тысяч юаней мне хотелось со спокойной совестью раз и навсегда от них откупиться!
Отдав деньги, я, не оборачиваясь, зашагала дальше.
Думаю, мой племянник провожал меня взглядом.
Я едва не обернулась, чтобы помахать ему на прощание, но от этого порыва меня удержал холодный рассудок.
Солнце клонилось к западу. Стояло начало лета, окружающий пейзаж радовал своим великолепием. Вся молодежь и люди постарше разъехались на заработки, поэтому народу в деревне заметно поубавилось. В некоторых семьях остались лишь старики да дети. Дровами они почти не пользовались, для приготовления пищи им вполне хватало разжечь пучок соломы, так что цветущие на склонах деревья практически не срубались. К тому же ужесточился закон по охране горных лесов – теперь за вырубку деревьев полагался штраф. Зато благодаря такой политике буквально за несколько лет горы вокруг Шэньсяньдина, что называется, зацвели пышным цветом. Глядя на эту потрясающую красоту, я никак не могла понять: как же так вышло, что здесь уже несколько поколений подряд жили люди, совершенно раздавленные нищетой? И хотя вторая сестра в разговоре обмолвилась, что жизнь стала лучше, по сравнению с тем, как менялся облик таких городов, как Юйсянь, Линьцзян или Гуйян, улучшения в Шэньсяньдине были ничтожны. Если города все последние десятилетия шагали в ногу со временем, то Шэньсяньдин в этом смысле продвигался подобно улитке, которая зачастую еще и крутилась на месте, еле-еле продвигаясь от одного дома к другому.
Моя вторая поездка в Шэньсяньдин, во время которой я вроде как искала свои корни, заставила меня глубоко прочувствовать огромную пропасть, которая наблюдалась в развитии китайских городов и деревень. Тот факт, что мои корни, вне всяких сомнений, находились в Шэньсяньдине, наполнил мое сердце безысходным ужасом.
Буквально пропитанная этим ужасом, я вернулась домой.
Дома же я увидела нечто такое, что меня окончательно потрясло: в кабинете, при свете настольной лампы, я увидела сидящего на стуле отца, перед которым стояла женщина примерно того же возраста, что и «мама-директор». Зарывшись ей в грудь, отец страстно обнимал ее за талию; она же одной рукой ласково поглаживала его волосы, а другая ее рука лежала у него на плече.
Лучше бы в тот момент я была слепой!
Застигнутый врасплох, отец тотчас бросился за мной в мою комнату.
– Вон! – заорала я.
– Это не то, что ты подумала. Завтра я все тебе объясню… – серьезно произнес он.
– Будет лучше, если я никогда не услышу твоих объяснений! Они мне не нужны!
От крика я едва не сорвала голос.
– Тетя Цюй – хорошая подруга твоей мамы, наша общая подруга! – Голос отца тоже повысился.
– Это еще позорнее!
– Замолчи! Ты не имеешь права судить меня!
Его тон полностью переменился.