Как она плакала... Я никогда не видел и не слышал таких рыданий и не желал бы себе увидеть и услышать подобное еще когда-нибудь в жизни. И при этом видно было, какие усилия она делала, чтобы сдержаться и не плакать слишком громко.
— Теперь мне можно его взять, г. профессор? Можно г. профессор? — и она направилась в кабинет.
— Вы прежде плакать перестаньте! — сказал я, удержав ее за руку. — Вам непременно хочется разбудить мальчика? Вы можете отсюда посмотреть на него, — вон, видите, спит? И накормлен он тоже, успокойтесь только.
Совсем перестать плакать она просто еще не в состояния была, но слезы текли уже ровнее и в огромных глазах козули засветилось что-то похожее на мягкий солнечный луч. В эту минуту случилось самое изумительное во всей этой изумительной истории: все тот же маленький польский нос торчал на том же сплошь изрытом оспой лице, все те же были ее кривые плечи и чудовищная, неимоверная худоба — и при всем том ничего в ней не оставалось от прежнего карикатурного безобразия! Передо мной стояла только бедная мать, готовая вырвать себе все жилы ради ребенка, повергшего ее в ужас нищеты. Необходимо было сразу найтись, сказать несколько мужественных слов, — иначе я непоправимо осрамился бы перед этой женщиной и рыдал бы взапуски с ней.
И я напустился на нее, как мог суровее.
— Мальчишка останется здесь у меня, — вы слышите г-жа Цецилия Верджбннская? Надолго, очень надолго — вот! Ну, и вы можете оставаться. Довольно вам с ним мыкаться по углам! Ну, вот, — вы останетесь, значит, и будете вести хозяйство, и конечно, не без жалованья. Вы такая неумелая, как это я без жалованья вас оставлю? А теперь ступайте на кухню и посмотрите там, не найдете ли чего поесть, а не найдете, подите, купите чего-нибудь, вот вам пять марок. А если вы не перестанете реветь и своим ревом разбудите мне мальчика, — клянусь Богом, я вас отправлю в участок. Вот!
И когда после моей строгой отповеди она попыталась целовать мне руки и бормотала среди всхлипываний что-то вроде: — Ах, милый, добрый, г. профессор... каждое утро и каждый вечер я буду молиться за вас... и мой мальчик... — эта женщина была положительно прекрасна... — не красива, Боже, упаси! — но изумительно прекрасна. Я думаю, это делали ее глаза.