«За тыщи верст плеснула щука»…
За тыщи верст плеснула щука,
а в мокрых зарослях,
впотьмах,
крапивой обжигая щеки,
желанье борется и страх.
Я вздрагиваю:
ливень буйно
ударил в белую кору.
Три месяца живу, как будто
через минуту я умру.
Гляжу на глину, жесть и воду,
как будто вижу в первый раз!
На ощупь!
Сквозь полыни одурь!
Сквозь ливня заросли!
И вниз!
Обрывами.
Ах, Ленка, Ленка…
Лежу, свищу, бреду в бреду.
В бездумье мокрая травинка
колышет сонную звезду.
Как перед вечною дорогой —
ни суматохи,
ни заботы,
лишь беспричинная тревога
и ожидание чего-то…
«В тугих капронных волоконцах»…
В тугих капронных волоконцах
под чей-то хрип:
— Нажми!
Еще! —
метнулось пойманное солнце
и в лодку плюхнулось лещом.
Лещи ворочаются глухо.
Весь в складках,
в пене,
в пузырях
залив раскачивает брюхо,
и сполохи стоят в сетях.
Но вот —
знакомая излука.
Мы возвращаемся домой.
Мы долго вытираем руки
хрустящей
ледяной
травой!
«Туманы над селом Туманы»…
Туманы над селом Туманы,
над Гижигинскою губой.
В тумане
по косе песчаной
буксует
утренний прибой.
Вытягивается,
светлеет,
освобождаясь ото льда,
звенит,
от злобы сатанеет
и рушит выступы вода.
И отступает перед твердью.
Прибой!
Отбой —
Прибой!
Отбой…
И волны
падают
в бессмертье
вниз головой.
Над чаек бестолочью сизой
они взлетают на дыбы,
и катятся,
чтоб с новой силой
ударить
в каменные
лбы!
Поющий свитер
Мороз! И рядом хочется
поставить слово яблоко.
И что ни вдох —
оскомина!
И что ни выдох —
облако!
А солнце бьет по снегу.
В автобусы! Насквозь!
Клич над лыжней взмывается
мохнатым эхом. Ввысь!
Бегу и тело чувствую.
От радости — молчу.
Бегу и не выдерживаю —
и кричу!
Вверх
по откосу —
за шагом
шаг,
за плечи отбросив
ветра синий шарф.
Горит сияньем северным
мой норвежский свитер.
О синие ворсинки
трется
ветер.
И свитер мой
поет!
О! Это песня Сольвейг.
Да! Музыки полет!
Вот —
хором сосны.
С потоками борюсь.
Качаюсь, солнцем пьяный.
Бегу
и не боюсь,
что я бежать устану.
Как женщина
предчувствием
живого существа,
я наполняюсь музыкой
и жаждой естества!
Так надо! Не насилую,
не злю воображение.
Я просто слышу звуки
и верю их движению!
Первое впечатление о целине
Бензин и воду привезли из центра.
Наряды
рвет
чернильный карандаш.
На горизонте
белая цистерна
да одинокий сломанный камыш.
Масштабы непривычны,
и висок
стучит в степи, как холостой движок.
И мысли
непривычны
и дерзки,
как будто не твои,
но не признать не смеешь.
Сухие незнакомые жучки
ползут по нервам —
вздрогнешь и вспотеешь.
И воздух
осязаешь, словно воду,
в которую после работы входишь,
и ощущенье
тела
и свободы —
потрогать можешь,
если не поверишь.
Все непривычно.
Надо привыкать!
Но прежде
надо
все это
вспахать.
«Я устал от дорог и тревог!»…
Я устал от дорог и тревог!
У меня заржавели скулы.
Золотой кипяток-хохоток
разливаю в стаканы скупо.
Третьи сутки
на третьей полке —
высоте
своего
положения…
А в глазах —
котлованы, помпы,
частоколы дождей весенние.
Частоколы дождей качаются.
Я плечами
ломаю их.
Лесопункты,
райкомы,
чайные,
одурь заспанных проходных…
Где ты, девочка-полочаночка?
А усталость сильней берет,
и качаются сны
полосатые
от шлагбаумов и берез.
Нет, не молнию над прудом —
славлю я
материнский дом,
среди веснушчатых
бойких рощ,
в травяном,
в грибном окружении,
дом,
где можно любую вещь
передвинуть без разрешения.
…Чашка теплого молока.
Тихий шорох дождя в крапиве.
Заболеть бы
на два денька,
чтобы мать одеялом укрыла…