Каюсь.
Алмазное утро нагрянуло тогда игольчатой, искрящейся прозрачностью над тьмой забытья, разрушая мой вечный сон. Я был словно погружен в сладкий мрак возможностей любых существований, свернувшись калачиком в блаженной люльке запредельности и небытия, и не ощущал совершенно никакой реальности, кроме потопивших меня, казалось, навсегда в самих себе великой неге и смертном покое. Но наступил Большой Взрыв Света, и я возник.
Я долго ничего не мог понять, сообразить и вспомнить, а потом пошел бесцельно шляться по улицам и подворотням, испытывая какую-то туманную надежду и тоску и каждой своей молекулой чувствуя затаившийся повсюду и во мне святой дух призрачной свободы.
Я купил дешевого портвейна и грустно попивал его, прислонившись в сумерках к какому-то темному дому, и тут увидел силуэт печальной женщины, которая медленно проходила мимо меня. Я ее окликнул, и тут — о, чудо! — она подошла ко мне. Я увидел, что она плачет, я предложил ей портвейна, а потом почему-то сказал: “Пошли со мной”, хотя мне совершенно некуда было ее пригласить, разве что в подъезд или кусты. Но тут она всхлипнула, оперлась о мою руку и вдруг сказала: “Пошли лучше ко мне”.
У нее дома мы долго что-то пили, она рассказывала мне свою жизнь, я свою, и в результате мы полностью напились, совершенно расплакавшись от своих воспоминаний, потом как-то совершенно естественно обнялись, и… “Это” случилось прямо на полу в прихожей, после чего я сразу же заснул, если и не испытав в полной мере великий божественный оргазм, который мне грезился все это время, но некое его заглушенное алкоголем и тоской странное подобие: казалось, будто на мой дух в этот момент надели шоры или своеобразный мистический презерватив.
Я остался жить у нее. К сожалению, не могу сказать, что я вел себя достаточно хорошо: увы, бомжовые привычки и пристрастия крепко вцепились в мою внутреннюю сущность, вовсю завладев почти всеми моими внешними проявлениями. Каждый день я напивался, как когда-то моя мать, а эта добрая прекрасная женщина, не говоря мне никаких упреков, постоянно покупала мне водку и пиво на утро. Я сообщил ей, что я — Великий Виконт Полой Земли, который вынужден сейчас скрываться, поскольку мой мерзкий брат Абульфакир захватил престол и заставил меня покинуть Родину, что, в общем, было правдой, но она, кажется, совершенно не восприняла эти мои признания, сочтя их простым алкогольным бредом. Потом мне стало стыдно так жить, видя, что я совершенно обираю и объедаю этого святого человека, который меня приютил, практически ничего не давая ему взамен (нельзя же принимать во внимание наши редкие любовные контакты, во время которых я остервенело и тщетно пытался достичь преображения и царства вечной благодати, а она, кажется, ничего, кроме плохо скрываемого отвращения, не испытывала), и я решил пойти работать. Я устроился грузчиком в винный магазин; в результате я стал пить еще больше и уже с новыми дружками-приятелями, которых часто приглашал в гости, в квартиру моего милого, пригревшего меня, такую скотину, существа. Как-то я стал подозревать, что она изменяет мне с моими приятелями, — но что я мог поделать, на какие претензии я имел право?.. Я, грязная, пьяная, опустившаяся свинья, не заслуживавшая даже плевка моей чудесной сожительницы?!