— Будем считать, что это плата за причиненные мне неудобства, — сказала она.
***
Шептун на работу не явился, и Киллиану пришлось разгребать за двоих. Мясные туши были тяжелыми, но ему-то не привыкать. Спиной чувствуя недружелюбный взгляд босса, он захлопнул дверцу машины и завел двигатель. Рестораны всегда нуждались в поставках свежего мяса, как город нуждался в поставках свежих рабочих рук, вот только ни те, ни другие не были любителями платить по счетам.
В те неспокойные дни многие, в том числе и ирландцы, приезжали в Америку с дырками в носках и с дырками в голове в поисках лучшей доли, и та, как прилежная хозяйка, латала и то и другое, только нитки не всегда выбирала под стать. Киллиан не помнил Ирландии, как не помнил и своего детства. После изнурительного рабочего дня мать его часто рассказывала истории о ней, лениво потягивая сидр или штопая платье для одной из своих клиенток. Дыхание ее было таким же горьким, как сказки о сделках с феями, героях о семи зрачках, стеклянных башнях с заточенными в них девами и одноногими одноглазыми великанами. Можно было перенять городской говор, облечься в благопристойные одежды и погасить колдовские огоньки в глазах, но своим историям она никогда не подрезала крылья тупыми ножницами цензуры. Они оставались такими же дикими, как и земля, что их вскормила; они были ее душой и, обряжаясь в пестрые одежды фантазии, заливаясь хохотом, смотрели на безуспешные попытки профессоров их приручить.
Струя холодной воды ударилась о желтую раковину и со змеиным шипением скрылась в сливном отверстии. Киллиан брызнул несколько капель на разгоряченное лицо и закрутил ручку. Зеркало в ванной было покрыто сетью трещин, похожих на паутину. Пытаясь стереть с него пыль, он провел рукой по зеркальной глади. Пунцовая кровь заструилась по одной из трещин. Юноша поднял глаза. Казалось, что его отражение истекало кровью. Он хорошо помнил истории о великом герое Кухулине, что вынужден был сразиться с названным братом и его убить. Один против целого войска, он сражался за свою землю и своего короля. Киллиан ему даже завидовал. За что сражается он сам, юноша не знал. Достав платок и смочив его в воде, он принялся оттирать кровь, но вместе с ней стер и пыль, что скрывала зеркальную гладь. Из-за трещин ему на секунду показалось, что в глазах его было по семь зрачков. Киллиан усмехнулся, словно то была отличная шутка.
Подойдя к комоду, он открыл один из ящиков и, выбросив белье на кровать, нашарил холодную рукоятку револьвера. С глухим щелчком барабан отъехал в сторону, обнажив черное нутро с золотыми кругляшами патронов. Стук в дверь заставил его чертыхнуться. Заткнув револьвер за пояс, он набросил на плечи мятый пиджак и подошел к двери.
— Кто там?
— Смерть твоя.
Киллиан вздохнул и снял цепочку. Комната, которую он снимал, располагалась прямо над «Головой быка» и потому не было ничего удивительного в том, что старуха Мэдб иногда заходила к нему в гости. Раскладывала тарелки с едой она с таким грохотом, словно намеревалась их разбить.
— Та девица приходила сегодня. — сказал она как бы между прочим. — Искала тебя. Я сказала, что ты на работе.
— Спасибо, что бы я без тебя делал.
Медб развернулась так резко, словно хотела его ударить, но ограничилась тем, что наставила на него мозолистый палец, словно тот был оружием.
— Ты бы сдох без меня. Я не для того тебе жизнь спасла, чтобы ты вновь на рожон лез.
— На этот раз все будет иначе.
— Да, на этот раз он пристрелит тебя наверняка.
Хлопнула дверь. Киллиан опустился на кровать и закрыл лицо руками. Мэдб была права. Тысячу раз права.
Подойдя к двери, чтобы ее закрыть, он выглянул в коридор. Из-за угла вышел седой дед и, щелкая костылями, направился к одной из дверей, держа в руке футляр от музыкального инструмента. Взгляд Киллиана прилип к аккуратно заколотой штанине.
— Чаво вылупился, малой? — усмехнулся дед, проходя мимо.
Заглянув ему в глаза, юноша поперхнулся собственными словами. Казалось, что глаз, лишенный зрачка, видел его насквозь. Хмыкнув себе в усы, старик заковылял себе дальше, а Киллиан так и остался стоять.
Мать была права: мифы никогда не уходят далеко, они всегда где-то рядом, затаились, ожидая, когда очередной дурак попадется в их сети, чтобы запутаться в них и стать героем или, что вернее, мертвецом.
***
Работа для мистера Кина никогда не смешивалась с эмоциями. Выходя из дома, он словно прятал их в шкаф на соседнюю вешалку с любимым халатом и вместе с ними убирал в самый дальний ящик искренние улыбки, предназначенные лишь для своих детей. Получив прозвище «Мягкий дон», он никогда не выставлял напоказ свою роль в криминальном мире, а дела свои предпочитал вести в ресторанчике «Вилла ди Рома». Не единожды его тихий вкрадчивый голос вырывал Киллиана из забытья между явью и сном, заставляя хватать ртом воздух и дрожащими руками искать место, куда снова и снова попадала пуля в его снах. Таким был его старший брат, тогда как сам юноша был чистой эмоцией, верхней октавой, случайно нажатой пианистом в подпитии, вспышкой молнии на ясном небе. Ругался он мало, но метко. Предпочитал же он это делать в самых неожиданных местах, вгоняя в краску бывалых завсегдатаев и местных авторитетов, разодетых дам и прекрасных шлюх. Но виной ли тому был акцент или происки госпожи-удачи, произносил он их так быстро и невнятно, что доказать никто ничего не мог, не бросив тем самым подозрения на свою персону. Даже святой отец в свое время предпочел сделать вид, что ему самому по старости лет послышалось «опрокинь» вместо «аминь».