Тем временем в «Северо-Западе» решились издать три переведенных мною еще во времена «Апокрифа» романа о Конане — «Черный камень Аманара», «Четыре стихии» и «Врата Аль-Киира». Я страстно мечтала об этом. Почему-то мне было очень важно, чтобы именно «мой» Конан был напечатан в России первым.
Однако меня опередили. В самом начале издательского бума образовалась газетная серия фантастики и детектива — «Фантакрим». Поначалу это были маленькие, с ладонь, книжки, содержащие один-два рассказика. Эти книжки складывались из газетного листка и вырезались, а потом сшивались. Оформление их было чудовищным, но стоили они недорого, везде продавались и быстро раскупались. Потом «Фантакрим» вдруг выпустил одну за другой несколько книжек в твердом переплете — детектив «Гроб из Гонконга» с какими-то мертвыми ногами, торчащими с обложки прямо читателю, мягко говоря, в морду, и роман о Конане. На обложке книги о Конане была помещена фотография какого-то абсолютно краснокожего существа невнятного пола. По слухам, книга была переведена не с английского и даже не с немецкого, а с польского.
И вот вышел первый том северо-западовской Кононады — мой «Конан», известный в узких кругах как «красный Конан». На обложке толстого тома — этюд в багровых тонах: голый Конан-варвар и голый же демон, бугрясь мышцами мясного цвета, схлестнулись в непримиримой борьбе. Выглядит чудовищно. Некоторые знатоки анатомии уверяют, что если выпрямить странно изогнутые в процессе поединка конечности Конана, то одна рука у него окажется длиною до колена, а вторая чуть ли не в два раза короче. О стилистических красотах текста переводов скромно умолчу.
Но эта смешная, дилетантская книжка все же дорога мне — как свидетельство моей первой любви.
За «красным Конаном» последовали и новые. Я переводила с немецкого одну книжку за другой, бодро и лихо, кое-что сочиняя от себя, если текст начинал казаться мне вялым (особенно это касалось божбы и острот персонажей). В общем, получалось не хуже, чем у переводчиков с английского. Разницы в языках никто не замечал, хотя редактор иногда придирчиво сличал мои переводы с английскими оригиналами — когда таковые у него имелись.
«Конан» торжественно шествовал по Петербургу, и один из моих одноклассников, встречая меня на улице Куйбышева, неизменно благодарил за «Конана». В то время эпопея о герое-варваре составляла его основное чтение. Он работал на стройке, очень уставал и отдыхал, забываясь над книжками моего производства.
Когда немецкие томики «Конана» иссякли, родился «американский писатель-авангардист», помешанный на своем кельтском происхождении, — некий Дуглас Брайан, который, как сообщалось в аннотации, «совершенно неожиданно для себя написал несколько романов о Конане».
Дуглас Брайан — это я: Елена Владимировна Хаецкая, русская, высшее, не была, не имела, не привлекалась.
Один роман назывался в оригинальной (моей, то есть) рукописи «Дети Младшего Бога», второй — уже не помню, про каких-то пещерных карликов и клады. И я села сочинять. Сочинялось легко и быстро, мне иной раз самой делалось интересно — а дальше-то что. Особых проблем со стилем не возникало: изливаемые мною в компьютер строки были всяко не хуже переводческих поделок. Впрочем, не скажу, что не старалась написать получше, — ведь я любила Конана.
Именно тогда появился термин «конина».
Помните «Трех мушкетеров»: эпизод, когда Портос продал великолепного коня, подарок Бекингэма, и на вырученные деньги накупил разных яств? А Атос догадался, откуда у Портоса деньги?
«— Знаете ли вы, что мы сейчас едим? — спросил Атос спустя несколько минут.
— Еще бы не знать! — сказал д'Артаньян. — Что до меня, я ем шпигованную телятину с артишоками и мозгами.
— А я — баранье филе, — сказал Портос.
— А я — куриную грудинку, — сказал Арамис.
— Все вы ошибаетесь, господа, — серьезно возразил Атос, — вы едите конину… Да, конину. Правда, Портос, мы едим конину? Да еще, может быть, вместе с седлом?
— Нет, господа, я сохранил упряжь, — сказал Портос…»
Да, мы ели конину. Рагу из Конана. И тогда, и спустя еще пять лет…
Не сказала бы, что Дуглас Брайан был таким уж халтурщиком. Во-первых, он преклонялся перед Говардом, хорошо знал Хайборийский мир, никогда не позволял себе, находясь в древнем мире, измерять расстояние милями, время — часами, размеры предметов — дюймами, а температуру воздуха — градусами по Фаренгейту. За этим он следил чрезвычайно внимательно. Далее. Дуглас Брайан на самом деле искренне любил Конана и в своих сочинениях пытался изобразить настоящего варвара. В какой-то мере сказывалась тоска по некупленному в Америке «Гордому варвару»…
Сюжет «Детей Младшего Бога» был позаимствован из скандинавской саги о роковых братьях (или отце и сыне?) по имени Сигмунд и Синфьотли. Один, кажется, убил другого, не помню из каких соображений. Сага очень кровавая, однако подробности сейчас уже вылетели у меня из головы. В романе Брайана это — история семьи оборотней, которых одолел случайно оказавшийся поблизости Конан — очень молодой, по-своему наивный, но по-своему и мудрый, не зараженный предрассудками «цивилизованных людей». Кое в чем «Дети…» носят следы несомненного влияния Стивена Кинга, коего я очень люблю. В общем, поделка, конечно. Но я сочиняла ее не без нежности — и к теме, и к главному герою. Книга вышла потом как «Песня снегов».
Читая и редактируя многочисленные произведения конановского сериала, я сделала любопытное наблюдение. Конан где-то сродни Ленину. Давно уже замечено, что облик Владимира Ильича дивным образом изменяется в соответствии с народом, среди которого бытует. Так, в Узбекистане Ленин похож на узбека, в Якутии — на якута и т. д. Конан точно так же похож на своих создателей. Покрытый шрамами в два-три слоя, он шествует из книги в книгу, удивительно трансформируясь.
Иногда в авторе угадывается яхтсмен. Тогда Конан — Лев Амра, страшный пират, который разбирается в румбах, фок-бом-бум-брамселях и проч. Иногда ощущается, что роман написан рокером, который путает лошадь с мотоциклом. Тогда Конан после бешеной скачки поит лошадь ледяной водицей (= заливает в бак бензин) и снова куда-то скачет. Лошадь при этом не дохнет. Подчас автор проявляет себя как инфантильный некрофил — в этих случаях в романе много бахчевых культур: голова разлетелась, как арбуз; череп треснул, как дыня…
Такие книги мне не нравятся. Даже как материал для анализа психологического портрета автора они неинтересны. Все-таки, работая в сериале, следует любить не себя и свои комплексы, а главного героя. Но это — мое мнение.
Прошло ровно десять лет. Я давно ничего не писала о Конане, хотя время от времени перечитываю Говарда и по-прежнему люблю оба фильма со Шварценеггером. Теперь выходят другие книги — тщательно выверенные, без опечаток и ошибок, аккуратные. Своего рода итоговые издания.
Вышел и «Конан».
Глядя на эту книгу, чувствуешь, что эпоха энтузиазма и самопала закончилась навсегда. И, кстати, прошла не бесследно, оставив весьма позитивные результаты.
Сейчас я с полной ответственностью заявляю: ДА, Я ЛЮБЛЮ КОНАНА! Он был моей первой любовью, моим кормильцем, моим другом. Пусть он варвар во всех отношениях — ему, во всяком случае, никогда не было свойственно наиболее отвратительное (с моей точки зрения) качество: конъюнктурный снобизм.