А это тело думает, что ему лет пять-шесть.
- Ты слишком тяжелая, - говорю я.
- Вовсе нет.
- Да.
- Нет.
Думаю, чтобы доказать это, она извивается на мне. Нежно елозит вверх-вниз.
- Слезай, - говорю я ей. - Ты хочешь, чтобы я купил куклу или нет?
Уж лучше я испорчу себе удовольствие.
Она встает. Я покупаю эту чертову куклу.
Я сижу в кресле в нашей комнате и смотрю, как она спит. Луна почти полная, и через окно позади меня она заливает ее лицо молочно-белым светом. Ночь не по сезону теплая, поэтому одеяло на ней чуть ниже талии, и я вижу ее живот между верхом и низом пижамы, вижу пупок, похожий на крошечную бледную пуговку, на которые застегнут чехол матраса.
Моя жена - экстраверт.
Я думаю о том, как мы познакомились восемь с половиной лет назад. Я только что устроился на свою первую работу колористом в издательство "Arriveste Ventures" - раскрашивать основными цветами безвкусные картинки о приключениях Блейзмена. По вечерам я изучал анатомию в местном колледже Талсы, а Сэм, которая уже четыре года работала в офисе коронера, пригласили прочитать лекцию о коже.
Многое я уже знал. Кожа - самый большой орган в человеческом теле. Кожа имеет водоотталкивающие свойства, регулирует температуру тела, защищает от болезнетворных микробов.
Кожа - это орган ощущений. Но было в ее словах что-то такое, о чем я никогда раньше не задумывался, по крайней мере, в том смысле, как она об этом говорила.
Она сказала, что кожа дает нам доступ к внешнему миру.
- Все отверстия в нашем теле, - сказала она, - глаза, носы, слуховые проходы, рот, анусы, пенисы, вагины, соски - все они есть и функционируют потому, что кожа, не закрывая их, позволяет им свободно общаться с миром, который не является нами. Даже наши поры существуют исключительно с позволения нашей кожи. Довольно умная штука - наша кожа.
Это вызвало смех. Но я подумал, что эта Саманта Мартин тоже довольно умная штучка.
И я уже думал о ее собственной коже,
Прошло уже полтора года с тех пор, как Линда прислала мне письмо из Нью-Йорка с извинениями, но откровенно сказала, что разлюбила меня. Она и сама не знает почему.
У нее другой мужчина? Нет, Я что-то не так сделал или сказал? Нет. Это просто случилось. Она уже давно собиралась сказать мне об этом, но так и не набралась храбрости. Мне тогда было двадцать четыре года, и четыре из них мы были любовниками. Я все еще сходил по ней с ума.
Говорят, что есть семь стадий горя. Я прошел все семь сразу, промчавшись от одной стадии к другой, как в игре в бамперный бильярд, загнав все шары в лузу, и поклялся забыть о любви и даже сексе лет до тридцати.
Но вот передо мной кожа Сэм. Лицо, обнаженные руки в блузке без рукавов, длинная изящная шея.
Кожа всегда была одной из ее самых прекрасных черт. Возможно, даже лучшей. Бледная зимой и загорелая летом, она всегда, казалось, горела каким-то теплым внутренним огнем. На ее плечах, ладонях и руках пляшут крошечные веснушки. И есть еще красивая темная родинка слева от поясницы.
В тот день мне не удалось увидеть родинку. Но со своей парты во втором ряду все остальное я разглядел. Что она умна и красива. Все в аудитории обратили на это внимание. Особенно парни.
Поэтому, пока я внимательно слушал, что она говорит об эпидермисе, дерме и гиподерме, о скальпелях, о том, где и как резать, чтобы добраться до всего этого добра, я фантазировал. О том, каково это - прикоснуться к ней.
Я уже очень давно не прикасался к женщине.
И когда ее лекция и ответы на вопросы закончились, я сделал это.
Меня всегда удивляло, когда красивые женщины - актрисы или модели - говорят, что их почти никогда не приглашают на свидание, что большинство мужчин боятся их, лишаются дара речи из-за их красоты. Что касается меня, то я просто этого не понимаю. Для меня это никогда не было проблемой. Возможно, мой взгляд художника просто не может не притягиваться к красоте, хочет быть в ее присутствии как можно дольше. Возможно, это потому, что я вырос в довольно обеспеченной семье.
Возможно, я просто не знаю ничего лучшего. Но только глупцы ломятся напролом.
Когда все вышли из аудитории, Сэм разговаривала с нашей преподавательницей, миссис Сеннер. Она стояла ко мне спиной, и это служило мне оправданием. Я легонько коснулся ее плеча и сказал:
- Извините, - и гладкая теплая мягкость ее кожи снаружи и твердость внутри нее устремились прямо в мой мозг, как струя пылающего бензина.
Она повернулась и улыбнулась.
- Извините, что прерываю, - сказал я. - Но у меня есть к вам пара вопросов. Можно, я угощу вас, дамы, чашечкой кофе?