То, что мне нужно побриться, просто уму непостижимо. Волосы не могут так быстро вырасти, за одну ночь.
Ночь. Боже правый. Какой сегодня день?
Можно включить телевизор, чтобы это узнать, но телевизор в гостиной, а там повсюду стекло.
Компьютер. Он в кабинете.
Я сажусь за стол и включаю его, а затем снова жду, пока загрузится Bиндовс. Ввожу пароль, и, наконец, появляется рабочий стол. Я перевожу курсор в нижний правый угол и вижу время, а затем дату.
Сейчас 6:46. Дата - 29 мая.
Этого не может быть.
Вчера была пятница, 11 мая. Я весь день работала, в основном занималась толстым придурком, который врезался на машине в дерево, и фермером, умершим от сердечного приступа в огромной куче индюшачьего дерьма. Когда я приехала домой, мы с Патриком приняли душ, потрахались, поужинали остатками еды и выпили вина, а потом снова потрахались. И это было просто замечательно.
Где я была с 11 по 29 мая? Как, черт возьми, это может быть? Если не считать комы, как такое возможно? Но если бы я впала в кому, то очнулась в больнице, а не в нашей постели.
Куда-то пропали восемнадцать дней. Две с половиной недели!
Хорошо, что я сижу.
Слышится зуммер кофеварки из кухни. Кофе готов. Но я больше не хочу кофе. Чувствую, что все, что я выпью или съем, вернется обратно. Мне нужно знать, что со мной случилось.
Док Ричардсон. Джон. Думаю, он должен знать, он ведь наш врач. Он вполне может считаться нашим другом. И я должна рассказать ему о Патрике.
Звонить ему еще слишком рано, но я могу позвонить через час или около того. А пока я приму душ. Я вспотела. От меня воняет.
По дороге в ванную я снова заглядываю к Патрику. Похоже, он спит. Он не двигается. Его рот слегка приоткрыт, брови нахмурены, а глаза беспокойно бегают под веками.
Он прячется во сне. Насколько хорошо он прячется, неясно.
Душ - это замечательно. Напор воды у нас хороший, и я включаю его на полную мощность, стоя спиной к душевой лейке, так что теплая струя бьет мне в шею и плечи и создает в голове что-то вроде белого шума.
Мне больше не нужно прислушиваться к собственным мыслям.
Я мою и расчесываю волосы. Намыливаю подмышки и сбриваю эти клочки шерсти. Тщательно брею ноги, стараясь не порезаться. Я делаю это не торопясь, а потом просто стою некоторое время под струей. С лобковыми волосами разберусь как-нибудь в другой раз, а пока просто вымоюсь, внутри и снаружи.
Только когда вода начинает остывать, я выключаю ее и вытираюсь насухо. Если бы я могла, то оставалась в душе все утро, пока моя кожа не покраснела бы и не сморщилась.
В любой нормальный день я бы высушила волосы феном, увлажнила кожу кремом, но это не нормальный день.
Теперь я хочу кофе. После душа, думаю, мой желудок с ним справится. Я накидываю халат и выхожу на кухню.
Часы на микроволновке показывают семь тридцать. Я была в душе почти час. Я сажусь за кухонный стол и пью крепкий горячий кофе, черный с двумя кусочками сахара. Сливок нет. Патрик их не купил. Он пьет черный.
Док - ранняя пташка. Он из тех старых деревенских врачей с черными сумками, которых уже почти не встретишь. Он начинает работу в восемь. Так что ровно в восемь я звоню.
У меня снова дрожат руки. Не думаю, что это из-за кофе.
Милли, его секретарша-медсестра, сразу же берет трубку.
- Привет, Милли, это Сэм. Он уже пришел?
На другом конце повисла странная пауза.
- Сэм? Я так рада тебя слышать, дорогая. Я сейчас вас соединю.
Затем на линии док. В его голосе слышатся удивление и радость.
- Сэм! Черт возьми, девочка, ты заставила нас поволноваться!
И услышав его голос, я не могу сдержать внезапные слезы. Рассудительная Саманта Берк совершенно не в себе.
- Джон, что случилось? Я не понимаю... что происходит... Я не... я... каким-то образом я потеряла дни, недели, я не помню... и Патрик не хочет... он... он просто... наша гостиная разрушена, и мое свадебное платье... Джон? Кто такая Лили?
Воцаряется тишина.
- Сэм, Лили - это ты, - говорит он.
Так я узнала, что восемнадцать дней была маленькой девочкой.
Он просит меня успокоиться и рассказать все с самого начала, и я рассказываю ему о том, как проснулась, о странной, пугающей реакции Патрика, о том, как он спал, о разгромленной гостиной, о детских игрушках и обо всем остальном, и я стараюсь говорить медленно, но это трудно, я знаю, что пропускаю какие-то моменты, но он терпеливо слушает, не перебивая, а потом рассказывает, как Патрик привел меня к нему в кабинет, о своей беседе со мной, о результатах МРТ, которые оказались отрицательными. Он говорит мне, что Лили была умным, вежливым ребенком лет пяти-шести. Он говорит мне, что, по-видимому, я страдала избирательной потерей памяти и возрастной регрессией - он избегает словосочетания раздвоение личности, - что я, например, узнавала свою кошку, но не своего мужа.