И тут я во второй раз замечаю полупустой стакан молока на прикроватной тумбочке. Луч солнечного света, пробивающийся сквозь деревья, делает пленку на стакане непрозрачной.
Интересно, как долго он тут простоял? Обычно ребенок пьет молоко прямо перед сном.
Но прошлой ночью я спала в нашей кровати с Патриком, а не здесь.
И эта мысль бьет меня, как кирпич, со всеми вытекающими последствиями, я вдруг понимаю, чего избегала с момента утреннего разговора с доком - я проснулась в его постели, в нашей постели, наконец, снова став Сэм, со спермой Патрика, вытекающей из меня.
Я была не права. Он был мне неверен. Он спал с Лили.
Образ проносится в моем сознании, как паук в паутине. Я сижу в темном кинотеатре с моим дядей Биллом, которого я люблю за его кривую улыбку, глубокие голубые глаза и вьющиеся рыжие волосы. Мне десять лет, поэтому логика не имеет значения. Важна любовь.
Дядя Билл переехал жить к нам в свободную комнату, и много позже я узнаю, почему. Он был под присмотром моего отца. Отец поручился за него перед местной полицией, всех он знает, и большинство из них - его друзья. Билл - бывший почтовый работник, которого поймали на краже денег и чеков из почтовых отправлений. Мой отец заключил сделку, чтобы замять это дело.
Либо он живет с отцом, либо пойдет под суд. Билл мудро выбрал первое.
Но сейчас в этом кинотеатре - после обеда в пиццерии "Бонвини" и дня в Колониальном театре, - подарок Билла на мой десятый день рождения, - его рука легла на мое голое левое колено. По сей день я не могу вспомнить название фильма, хотя знаю, что в то время очень хотела его посмотреть, потому что все, что я помню, - это страх и смущение, унижение, которое я испытала, когда эта рука двигалась под моей юбкой, вверх по ноге, по бедру и между ног, поглаживая меня.
Около года назад я производила вскрытие девятилетней девочки, которая повесилась на трубе в подвале своего дома на ремне отца. Самоубийства среди детей младше двенадцати лет редки, но не являются чем-то неслыханным. У этой девочка были видимые следы кровоподтеков во влагалище и разрывов внутренних органов. Как выяснилось, отец вставлял в нее пенис одновременно с расческой.
Самоубийства среди детей редки, но все мы знаем, что жестокое обращение с детьми не редкость.
Помню, как я разозлилась в тот день, готова была рвать и метать. Это было совсем не профессионально. Мне удалось скрыть этот факт от коллег, но, приехав домой, я выместила свою злость на Патрике, ему здорово досталось, и он согласился со мной, что есть люди, которые только называются людьми, а на самом деле, не относятся к роду человеческому, у них отсутствует сочувствие к другим и чувство справедливости.
Я и теперь злюсь. Злюсь на себя за то, что не рассказала о дяде Билле.
Злюсь на Патрика за то, что он предал меня таким странным противоестественным способом, и за его слова в тот день.
Я чувствую, как во мне медленно разгорается огонь.
Я знаю, от чего прячется Патрик. Он прячется от того факта, что прошлой ночью он трахал ребенка. И он это знал.
Я иду в спальню. Кровать пуста. Патрика нет.
В гостиной его тоже нет. Он на кухне, наливает себе кофе.
Он натягивает трусы и, услышав меня за спиной, оборачивается. Он выглядит просто ужасно.
- Что ты сделал прошлой ночью, Патрик?
Он останавливается на полпути.
- Я все знаю о Лили. Я разговаривала с доком. Я все знаю. Поэтому я прошу тебя рассказать мне об этом. Что ты сделал?
Он заканчивает наливать и ставит чашку в микроволновку.
- Ты меня слышишь?
Он даже не смотрит на меня. Включает микроволновку, и она начинает мерно гудеть.
- Для тебя это что-то значит?
Я почти не слышу его ответа.
- Ты моя жена, Сэм, - говорит он.
- Да. Но вчера я не была твоей женой. Я была маленькой девочкой, по словам дока, шести-семи лет. Так сколько раз, Патрик? Сколько раз ты меня трахал? Ты трахал меня каждую ночь в течение восемнадцати дней? Я сопротивлялась или просто позволяла тебе?
- НЕТ, ОДИН РАЗ! Клянусь, только один раз, только вчера вечером! Только вчера вечером! До этого ни разу. И это после того, как ты несколько дней ходила полуголая, просила меня помочь тебе вымыть голову в ванне, застегнуть купальник, а увидев тебя в свадебном платье, я подумал, что это ты, Сэм! Мне так показалось! А когда я позвал тебя по имени, когда попытался дотронуться до тебя, ты просто взбесилась, выкрикнула "Я не Сэм!", и разгромила всю комнату! А потом, чуть позже, ты вроде бы простила меня, и ты была без платья, платье лежало на полу, ты была голая, и повсюду валялось стекло, и поэтому я поднял тебя и понес...