На скамейке сидел Михальченко, ел из алюминиевой миски вишни, сплевывал косточки в кулак и высыпал их в ту же миску.
- Эй, Максим, я все-таки гость! - крикнул Михальченко. - Хватит тебе сопеть, куркуль, передохни, покурим, побалакаем.
- Сейчас, вот до столба докрашу, хай сохнет.
Сюда, за город Остапчук пригласил Михальченко, когда они встретились на городском совещании правоохранительных органов. Левин идти отказался: "Сходи-ка ты, я уже стар для этого. Насиделся я на этих совещаниях. Ничего нового там не услышишь". - Неудобно не пойти, Ефим Захарович, раз уж пригласили, снизошли", - сказал Михальченко. - "Вот и пойди"...
Остапчук и Михальченко были когда-то не только коллегами, но и приятелями. Совершенно разные, они умели слаженно работать, потом Михальченко перевели в райотдел. Последние два года виделись они редко, и встретившись в клубе УВД на совещании, обрадовались. "Значит, стал помещиком, имением обзавелся?" - спросил Михальченко. - "Ты не фыркай, посмотришь. Ведро вишни дам. В это воскресенье и поедем..." "Электричкой?" - "Нет, автобусом, час и еще пешком с полчаса. Протрясешься. Вон гладкий какой стал"...
Бросив кисть в банку, оглядев удовлетворенно свою работу, Остапчук вытер руки тряпкой, смоченной в уайтспирите, и сев напротив Михальченко, спросил:
- Ну а ты как в своем кооперативе? Не жалеешь?
- Чего жалеть? Тоже дело серьезное. Только что никто над головой не висит, не дергают ни в областное управление, ни в прокуратуру, ни в райком.
- Заработки приличные?
- Хватает.
- Говорят, Левин к тебе пошел? Вот уж не ожидал!
- Помнишь его?
- Конечно. Когда я в школе милиции учился, он у нас криминалистику читал. Ну и потом по работе приходилось сталкиваться. Он розыск хорошо знает. Значит, "бабки" поманили к тебе?
- А что плохого?
- Да ничего. Характер у него тяжелый.
- Что мне его характер? Мне его башка нужна, опыт. Увольняйся, переходи ко мне, Максим.
- Тяжелый я на подъем, к месту прирастаю. Привык уже к погонам... Что ж вы там разматываете?
- Охрана организаций, кооперативов, просто граждан от любителей заглянуть в чужой сейф, поиск наводчиков, "кидал", выполняем заказы на розыск лиц по гражданским искам, ну без вести пропавших. Работы хватает.
- Сколько же у тебя человек?
- Шестнадцать, да еще по договорам беру...
- Не думал, что из тебя такой "босс" получится... Как рука?
- Разрабатываю, вроде лучше стало, чувствительность в пальцах появляется...
Окажись Остапчук полюбопытней, возможно, углубившись в какие-то подробности, скажем: а чем собственно занимается Левин, не ловит же он слинявших алиментщиков? - Так вот, случись такой поворот в разговоре, не исключено, что Михальченко и упомянул бы, что некий Александр Тюнен платит по сорок рублей в сутки за то, что Левин ищет его отца, а кроме того за валюту должен выяснить обстоятельства смерти и место захоронения оберста Кизе, о котором печется его племянник из Мюнхена, - тут бы, глядишь, и вспомнилось Остапчуку письмо Георга Тюнена до востребования Иегупову, попавшее с главпочтамта в один из ящиков остапчуковой коллекции. Впрочем, ничего бы не вспомнилось Остапчуку, поскольку письмо это попало к нему в самый разгар работы комиссии, мучительного писания справок, и конверт с письмом, даже не взглянув на него, Остапчук швырнул в один из ящичков, где лежали еще неразобранные прочие бумажки, отложенные для знакомства "на потом", когда выдастся свободное время...
Со стороны дороги к сетчатому забору подъехал желтый милицейский "уазик"; сидевший в нем старшина посигналил.
- Ну что там? - спросил Остапчук у старшины, выскочившего из машины.
- В ДОСААФе комнату, где оружие, обчистили. Начальник управления послал за вами.
- Ладно, жди, - пробурчал Остапчук и поплелся назад.
- Через пятнадцать минут они выехали в город.
16
Утром Левин встал с головной болью, вялый и хмурый. И еще угнетало почти полное отсутствие движения в делах, которыми он занимался в бюро, а потому - перспектива одиноко сидеть за письменным столом, натужно думая, что еще можно предпринять, куда бы ткнуться, чтоб забрезжило, чтоб мелькнула хоть какая-то радость.
Трамвай, как назло, тащился медленно, часто останавливался, затем вообще остановился, где-то далеко впереди была пробка. Левин вышел и двинулся пешком...
Посидев с полчаса, пошевелив бумагами на столе, Левин взял листок с недавними выписками, сделанными после чтения писем Кизе: "Сержант Юра", "прораб", "авторемонтный завод", "Рита (очевидно, Маргарита) - кладовщица в инструментальном цехе". Единственное, что выглядело материальным в данный момент - это красно-кирпичное здание авторемонтного завода с железными въездными воротами, которые Левин видел десятки раз. Все остальное - Юра, Рита, прораб - просто слова, имена существительные, вынырнувшие из глубины сорокадвухлетней давности. Они для него сейчас бесплотны, как это стекло в окне - тоже имя существительное, обозначающее некую прозрачную субстанцию. Однако сквозь нее виден двор, каштан, у забора "уазик", эту машину Михальченко привел в порядок, и она резво бегает; в машине, свесив ноги в открытую дверцу, сидит шофер Стасик, недавно демобилизовавшийся из погранвойск; если он на месте, значит и Михальченко у себя. Вот что видно сквозь прозрачное имя существительное "стекло", которое даже потрогать рукой можно, чтоб ощутить. А что видно сквозь слова "сержант Юра", "прораб", "Рита"? Ни-че-го! Остается авторемонтный завод: красный кирпич стен, рядом автобусная станция, маленькая площадь, где всегда народ, пыль, ошметки газет, использованные билеты, крохотный - три-четыре прилавка - базар, где продают пучки моркови, петрушки, укропа, свеклу...
Он вышел к Михальченко, дернул дверь, но она оказалась заперта. "Значит махнул куда-то поблизости", - подумал Левин и двинулся во двор. Заметив его, Стасик, еще не утративший армейских привычек, соскочил с сиденья и встал у дверцы.
- Где наш милый шеф? - спросил Левин.
- Не знаю, Ефим Захарович. Приказал быть здесь.
- Заводи, прокатимся.
- Куда едем? - Стасик вставил ключ зажигания.
- На авторемонтный завод. Улица Белградская. Знаешь?
- Знаю.
- Поехали.
Из вахтерской по внутреннему телефону Левин позвонил начальнику отдела кадров, объяснил, кто он, передал трубку вахтеру, тот, получив указание, сказал: