Сверлим друг друга взглядами. Обычный диалог без перепалок сразу не усваивается.
Кивает. Затем снова пробегает по строчкам глазами.
- Где взяла эту фигню? Видно же, что ей сто лет, - голос подрагивает, но как ни странно «блондинку» не включает. – Базар какой-то непонятный. Пованивает.
- А мне как раз все понятно, Морозова! – дергаю бровями, и раздражение в груди возвращается. – Я эту «фигню» вон там, в батарее нашла. И судя по тому, что там написано, и по тому, что ты подтвердила мою догадку об авторе, мамашка твоя той еще сукой была! Похлеще дочки своей. Ты, по крайней мере, с подругами не воюешь и гадости им не подкладываешь.
- Заткнись, Чернова! – красивое лицо превращается в неприятную гримасу. – Какая-то древняя бумажка ничего не доказывает.
Одноклассница буравит меня взглядом, но рука, державшая записку, предательски начинает дрожать.
- Не затыкай меня. Еще как доказывает. Ведь не зря ты так переполошилась…- дергаюсь вперед и выхватываю у нее листок. Снежанка вздрагивает и запоздало отдергивает руку, но не делает попыток отобрать ее назад. Я, спрятав записку в карман джинсов, продолжаю наседать: - Это вы мою мать в двуличности обвиняли??? Но вот, чувствую, и у твоей рыльце в пушку! И ты это сама понимаешь. Что-что, но дурой тебя не назовешь.
- Иди ты в ж…
- Нет уж! Теперь идите туда сами. А я хочу узнать, что было между нашими родителями восемнадцать лет назад. Понятно?
- Даже если что и было, ничего уже не докажешь! – Морозова глядит на меня каким-то безумным, растерянным взглядом. За все время как я ее знаю, она никогда не была такой живой, такой настоящей, как сейчас. – Столько лет прошло. Все изменились, все изменилось. Твою семью ненавидят, и этого уже не изменит никакая записка. Что там у них произошло, хрен знает. Единственное в чем я уверена, это что-то никому из наших родителей счастья не принесло.
Я, открыв рот, стою и слушаю ее, и смотрю на реальную девчонку. Снежная Королева полностью исчезла. Говорит очень серьезно, тревожно.
Снежанка резко замолкает, заметив мой ошарашенный вид, задумчиво смотрит пару секунд и неопределенно пожимает плечами.
- Хочу правды, - шепчу одними губами. – Я не такая, как мама. Не сдамся без боя. Не уеду я отсюда, пока не узнаю того, кто виноват на самом деле. Клянусь ею… и отцом!
- Отцом говоришь! – вдруг громко начинает смеяться она, откидывая косы с плеч. Зеленый неон выделяется в сумерках. – А ты разве уже выбрала из претендентов? Ха-ха, ха-ха-ха!
Открываю рот, чтобы что-то сказать. Забываю - что.
Я не верю своим глазам.
Передо мной опять язва, золотая блондинка. Радуется, что заткнула меня.
Морозова окидывает мою скромную персону королевским взглядом, выставляет фак и уходит от бедра.
Ну, отлично!
Дурдом отдыхает.
Моргаю несколько раз на всякий случай, и прихожу к единственному выводу – «человечная» девчонка в Морозовой мне просто привиделась от нервного истощения…
Глава 29. Лед тает.
Богдан
Скорее бы уж этот день закончился.
Домой просто не свалишь, наружу выйти возможно только вместе с Палычем и всем вместе. Он закрывает двери под ключ.
Нерв на пределе.
Желание та-ак трахнуть кулаком в стену, чтобы углы обсыпались.
Лавина чередующихся неожиданностей уже конкретно достала.
От всего этого паршиво, и здорово вышибает почву из-под ног.
В полной прострации на ходу скольжу взглядом по окнам в коридоре. Ни на чем определенном не фокусируюсь. В подвал возвращаюсь на автомате.
Как-то неожиданно получилось с Агнией…
Не пойму сам, с какого хрена голову так снесло!
И до поцелуев… и после!!!
Психоз - оно понятно… А чо сопли то !..
Опять привычно вибрируют струны, которые проявляются лишь только подумаю о Черновой. Кажется, они, эти гребаные струны, скоро вообще не будут успокаиваться.
Не замечая ничего вокруг, еле плетусь вперед, а в мыслях ее зеленые испуганные глаза с каймой длинных темных ресниц. Тихо хмыкаю, вспоминая удивленный изгиб красивых бровей, своих настоящих, очень красивой формы. Еще неяркие веснушки. Теплые, мягкие губы, нежная шея. Гладкая кожа… и такой родной, пронизывающий всего меня до мурашек Ее запах.
Вбив ее в себя, я снова утонул в нем, как и тогда в первый раз, в их доме. Вся злоба и растерянность из-за художеств брата под партой и фотографии, еще одного доказательства, что Игорь сох по ее матери, испарились лишь уткнулся в волосы и шею, прижал к себе.
Память старательно преподносит мне воспоминание о теле, в которое я вжался вдруг как в спасательный круг. Гибкое, горячее. Ладонь еще помнит гладкость и изгибы спины, ниже…
Лицо обдает жаром.