– Вот это да, – сказал Брэд. – Здорово вы его.
Сара поправила очки, сползшие к кончику носа.
– Так и должно быть, – сказала она. – Если учесть, что Хизер пришлось пережить. Папарацци не отличались чуткостью, правда, Хизер? Особенно, когда ты застала Картрайта с женщиной, которая делала ему минет… кто это была? Ах да, Таня Трейс.
– Bay! – Я посмотрела на Сару с совершенно искренним изумлением. – А у тебя, оказывается, фотографическая память, и ты ею умело пользуешься.
Сара скромно улыбнулась, а у Тины просто челюсть отвисла.
– Хизер, вы встречались с Джорданом Картрайтом? – вскричала она.
– Вы застали его за оральным сексом с Таней Трейс? – Брэд казался таким счастливым, как будто кто-то только что уронил ему на колени стодолларовую купюру.
– Ну… – Вообще-то у меня не было выбора, при желании они легко могли найти всю информацию в Интернете. – Да. Это было давно.
Я извинилась и пошла к автомату с колой, надеясь, что доза кофеина и искусственных подсластителей слегка погасит мое желание добавить к уже имеющемуся в нашем здании трупу студентки еще один.
4
Я прошу, не выдавай мой секрет,
Лишь тебе я открыла его,
Никому не говори, слышишь, нет!
Я прошу, не говори ничего.
Ближайший автомат с колой стоял в телевизионном холле, где собрался весь «кризис-менеджмент» нашего колледжа. Можно было попросить у Магды банку колы из кафе бесплатно, но я не рискнула – у нее и без того проблемы с боссом.
Из администраторов, которые собрались в телевизионной, я знала только нескольких, да и тех только потому, что они проводили со мной собеседование, когда принимали на работу. Один из них, доктор Джессап, глава отдела размещения, заметив меня, подошел. У него был выходной, и в рубашке он выглядел совсем по-другому, чем в привычном темно-сером костюме.
– Хизер! – Глубокий голос доктора Джессапа прозвучал хрипловато. – Как дела?
– Нормально, – ответила я.
Я уже бросила в автомат доллар, так что спасаться бегством было поздно, а то бы я с радостью сбежала, поскольку все в холле уставились на меня, и в их взглядах читалось: «Кто эта женщина? Откуда мне знакомо ее лицо?» и «Что она здесь делает?»
Вместо того чтобы сбежать, я сделала выбор – то есть выбрала, какую колу покупаю. В телевизионном холле, где телевизор, из которого обычно гремит «MTV», был выключен, и где из уважения к погибшей и скорбящим все говорили тихо, звяканье банки с колой, скатывающейся по желобу автомата, показалось оглушительным грохотом. Я забрала банку, но не стала ее открывать, боясь лишним звуком привлечь к себе еще больше ненужного внимания.
– Как студенты, на ваш взгляд? – спросил Джессап. – В общем и целом?
– Я только что пришла. Но мне показалось, что все потрясены. И это, знаете ли, вполне естественно, потому что на дне шахты лифта лежит труп девушки.
Доктор Джессап расширил глаза и стал показывать мне знаками, чтобы я говорила потише, хотя я и так практически шептала. Я огляделась и поняла, что в телевизионной присутствуют несколько важных персон. А доктор Джессап очень печется о том, чтобы его отдел считали заботливым и ориентированным на нужды студентов. Он считает, что умеет находить общий язык с молодым поколением, и очень гордится этой своей способностью. Я поняла это еще во время моего первого собеседования, когда он посмотрел на меня серыми глазами, прищурился и задал неизбежный вопрос – тот самый, после которого мне всегда хочется швыряться тяжелыми предметами, но от которого, похоже, никуда не скрыться – «Откуда мне знакомо ваше лицо?»
Все думают, что они где-то со мной встречались, только не могут вспомнить, где именно. Каких только вариантов я не слышала. «Это не с вами мой брат ходил на выпускной бал?» – много раз. А еще: «Мы с вами случайно не учились в одном колледже?»
А я, между прочим, никогда не была ни на одном выпускном балу, и уж тем более не училась в колледже.
– Я была певицей, – вот что я сказала доктору Джессапу на собеседовании. – Я… э-э… исполняла песни… когда была певицей. Подростком.
– Ах да, – сказал тогда доктор Джессап. – «Сахарная лихорадка». Я так и думал, но не был уверен на сто процентов. Можно задать вам один вопрос?
Догадываясь, что последует дальше, я почувствовала себя неловко и заерзала на стуле.
– Конечно.
– Почему вы хотите работать в резиденции?
Жалко, что телевидение не сделало обо мне передачу из цикла «За кулисами». Тогда бы мне не пришлось каждый раз объяснять все самой.
Хотя вряд ли я – подходящий материал для «За кулисами». Для этого я была недостаточно знаменита. Я никогда не была такой, как Бритни или Кристина. Я даже с Аврил еле-еле сравниваюсь. Я была всего лишь девушкой-подростком с хорошими данными, которая оказалась в нужное время в нужном месте.
Тогда мне показалось, что доктор Джессап все понял. Во всяком случае, он тактично сменил тему – после того, как я упомянула, что моя мать сбежала из страны вместе с моим менеджером, прихватив все сбережения, продюсер меня уволил, а потом меня бросил бойфренд. Именно в таком порядке. Когда мне предложили в Фишер-холле должность административного помощника с начальной месячной зарплатой, равной сумме, которую я когда-то зарабатывала за неделю гастролей, я без колебаний приняла предложение. Работу официантки я не рассматривала как постоянную – для девушки, которой даже неохота вставать пораньше, чтобы вымыть голову, это не вариант. А идея получить образование в колледже мне понравилась. Правда, для этого придется дождаться окончания полугодового испытательного срока – сейчас осталось всего три месяца, – но потом я смогу записаться на столько курсов, на сколько захочу.
Первым курсом, на который я запишусь, будет курс психологии – надеюсь, тогда я пойму, на самом ли деле я такой клубок нервов, как считают Рейчел и Сара.
Сейчас доктор Джессап стал спрашивать, в каком состоянии Рейчел:
– Как она держится?
– По-моему, неплохо.
– Вам бы стоило купить ей цветы или что-нибудь в этом роде, – сказал он. – Может быть, конфеты. Чтобы немного ее подбодрить.
– Хорошая мысль, – сказала я.
На самом деле я понятия не имела, о чем он толкует. С какой стати покупать цветы или конфеты Рейчел? Разве на нее смерть девушки подействовала сильнее, чем на Хулио, руководителя бригады обслуживающего персонала, которому вероятно придется смывать с шахты лифта кровь Элизабет? И разве для Хулио кто-нибудь собирается покупать конфеты? Может, мне надо купить цветы им обоим?
– Рейчел еще не привыкла к большому городу, – сказал доктор Джессап, наверное, в качестве пояснения. – Этот случай наверняка ее потрясет. Она еще не стала ко всему привычной жительницей Нью-Йорка, как мы с вами. Ведь так, Уэллс? – Он подмигнул.
Я кивнула, хотя по-прежнему не понимала смысла.
Интересно, «Уитмен Сэмплер» сгодится, или он хочет, чтобы я потащилась аж в «Дин и Делюка» и купила коробку конфет у них? Что, кстати, было бы неплохо, потому что тогда я смогу купить для себя апельсиновые корочки в шоколаде.
Вот только… Рейчел не ест конфеты. Она на диете. Может, купить ей орехов?
Наш разговор внезапно был прерван: в телевизионную решительным шагом вошел президент Эллингтон.
Признаюсь честно, я никогда не узнаю Филиппа Эллингтона с первого взгляда, хотя каждое буднее утро вижу, как он выходит из лифта. А не узнаю я его потому, что он одевается не как президент колледжа. Он носит белые брюки, золотую футболку с эмблемой Нью-Йорк-колледжа (в жаркие дни он заменяет ее на тонкую безрукавку), кроссовки Adidas и – в ненастную погоду – белый с золотом пиджак опять же с эмблемой Нью-Йорк-колледжа. Как я прочитала в другой статье, которая тоже хранилась у Джастин, президент считает, что, одеваясь, как студент, он улучшает контакт со студенчеством.