Не успеваю выдохнуть, спровадив мусоровоз, как всем телом вздрагиваю от противного писка домофона. Галочка номер два: домофон нужно срочно заглушить, пока он не убил большую часть нервных клеток.
Поспешно открываю двери и в этажный блок, и в свой офис. Создаю атмосферу: задергиваю шторы, зажигаю свечи. Глажу своего Карлушу, который, то и дело расправляя крылья, беспокойно вертится на плече.
Наконец, дверь медленно отворяется, и в комнату заходит худенькая старушка, гулко постукивая палочкой. Выглядит она, как артефакт с древних, довоенных времен.
Бардовое пальто старинного покроя с горжеткой, в тон ему вуалетка — это в такой-то мороз?! В общем, этакая элегантная, чудаковатая дама с хитрыми морщинками на породистом лице. «Меня зовут Шапокляк», — почему-то вспомнилось мне.
— Присаживайтесь, Алина Альбертовна! — указываю ей на второй стул. — Вам налить чего-нибудь? Водички? Чая? Кофе? У нас тут лифта нет… Вы, наверно, устали на пятый этаж пешком?
— Да, водичка не помешает, — соглашается она, тяжело дыша, и присаживается на краешек стула. — Благодарствую, доченька.
Ее «доченька» царапает мне уши, но я, привычно игнорируя чужую фальшь — мне же не в разведку с клиентами ходить! — уже бегу за непочатой полулитровой бутылкой воды, стаканом и через пару секунд протягиваю их женщине:
— Держите!
Она неторопливо открывает бутылку слегка трясущимися пальцами, наливает себе немного, отпивает пару глоточков. Пока расстегивает пальто, задумчиво, с опаской косится на Карлушу. Уверяю ее, что птица совершенно ручная. Не опасна ни для нее, ни для чистоты ее вещей.
Прошу рассказать про внука и дать его фотографию, по которой мне предстоит сегодня искать потеряшку. Старушка отвечает неприятным, надтреснутым голосом:
— Я принесла его часы, которые он носил последние пять лет. Перед тем, как исчезнуть, он оставил их на столе. Это должно что-то значить. Я уверена. Вот они, возьмите!
Карлуша на моем плече вдруг что-то орет благим вороньим матом и размашисто хлопает крыльями. На долю секунды, между взмахами его крыльев время выпрыгивает в бесконечный, цепенящий миг, пространство сгущается в плотную грозовую тучу, а старушкина рука вдруг превращается в сморщенную когтистую лапку с длинными, кривыми когтями, зажимающими коричневую змеюку с широко разинутой пастью.
Вздрогнув от нахлынувшего видения, вылетаю обратно в реальность. Морок рассеивается также неожиданно, как и появился, вновь являя моим глазам слабую, седую женщину, протягивающую мне часы на коричневом, кожаном ремне.
Э, нет! Что бы это ни было и что бы оно ни значило, пожалуй, я пас. Отдергиваю руку от сомнительной вещички, мотаю головой и решительно повторяю:
— Мне нужна фотография. Без нее я вам помочь не смогу.
— Фотографии у меня нет, — женщина заискивающе смотрит мне в глаза и с грустью качает головой. При этом из ее прически выбивается седая прядка и она, кокетливо ее покрутив, заправляет за ухо тонкими пальцами с идеальным маникюром. Этот жест снова царапает подсознание, вызывая мучительный диссонанс. Хочу разобраться, что здесь не так. На поверхность сознания почти всплывает готовый ответ, но старушка вновь начинает говорить и мысль безнадежно тает в ее голосе.
— Дело в том, что в моей квартире случился пожар и все сгорело.
— Я вам по-человечески очень сочувствую. Сначала пожар, потом пропажа внука… Но мне нужно именно фото и вы заранее это знали. Развожу руками и встаю, показывая, что встреча окончена.
Та, грустно вздохнув, вынимает из сумочки кошелек и достает оттуда несколько помятых купюр. В ее морщинистых руках банкноты смотрятся совершенно неуместно! Старушка дрожащими пальчиками кладет на стол деньги со словами:
— Позвольте заплатить вам за беспокойство и потраченное время!
Я поспешно сгребаю банкноты и двигаю их обратно. Нет услуги — нет оплаты. У меня все по-честному!
Женщина мотает головой, отнекиваясь от денег, одновременно пытается подняться, но, пошатнувшись и неловко взмахнув руками, бессильно оседает на стул.
— Вы простите меня, — шепчет она, закрыв глаза. — У меня такое бывает в последнее время. Сердце прихватило. Волнуюсь за Вадика, а я уже не девочка… Сейчас посижу немного, оклемаюсь и уйду, не буду вам мешать.