— Не дерзи! — прикрикнула она на меня.
Я пожала плечами и отвернулась, глядя на разноцветные шатры, покрывавшие поле от края до края. Ольрун и Стелла тоже смотрели на них — где-то там сейчас разминались перед турниром их будущие мужья. По крайней мере, один нам был известен — молодой красавец на гнедом коне. Между прочим, рядом с шатрами были привязаны боевые кони — все, как на подбор, гнедые, с черными гривами и хвостами.
Отец догнал нас верхом, он сидел в седле подбоченясь, лихо держа поводья одной рукой, и пребывал в прекрасном расположении духа.
— Отличный день! — похвалил он погоду. — Как раз для такого события! Верно, Гого?
— Вы правы, милорд, — ответила леди Готшем, хмуря брови.
— Что опять не так? — тут же понял ее недовольство отец.
— Почему вы решили, что что-то не так? — завела она обычную песню. — Все прекрасно, милорд! Все удивительно прекрасно!
Отец принялся уговаривать ее открыть ему душу, и мачеха открыла — нажаловалась, что я слишком бледная, и слишком унылая, и в результате мне было велено сесть среди фрейлин. Я не протестовала, потому что сидеть среди фрейлин — это значит сидеть не за спинами мачехи и сестер, а в первом ряду. Сидеть в первом ряду — значит, увидеть всё. А мне перепадало не так много развлечений, чтобы я из гордости отказалась сидеть с женами и дочерьми вассалов отца.
Ради праздника Ольрун и Стелла были наряжены с несказанной пышностью. Стелла потихоньку стонала, что не может наклонить голову — такими тяжелыми были ее серьги и диадема. В отличие от сестры, я могла вертеть головой, как вздумается — мои серьги были простыми золотыми колечками, а диадемы не полагалось вовсе. Зато я надела свое самое лучшее платье — темно-красного цвета, его сшили мне на совершеннолетие, и я берегла его, как хрустальное, потому что следующее платье мне, скорее всего, сшили бы только на похороны.
Усевшись между фрейлин, я поставила локти на деревянный щит, окружающий ристалище, и думать забыла о сестрах. Пусть красуются, высматривая женихов, а я намерена увидеть храбрых рыцарей в бою, и если Вильяму повезет — то выйду замуж и без золотой диадемы.
Турнир начинался общим выездом участников, и дамы беззастенчиво обсуждали рыцарей, и обсуждали не всегда — у кого глаза голубее. Я поджимала губы, чтобы не засмеяться, когда фрейлины совсем уж увлекались. Но их трудно было осуждать — рыцари в большинстве своем и правда были молодыми красавцами. Конечно — если приехали жениться на дочерях короля. Ведь старым и лысым вряд ли улыбнется дочь короля.
— А этого я раньше не видела, — сказала леди Мюрай, сидевшая рядом со мной. — Боже мой! Держите меня, иначе я сейчас оторву свои рукава и брошу ему еще до начала поединков!
— Вон тот, у которого штандарт — золото и черный? — подхватила леди Рюген. — Какой красавчик! Ах, я бы не только рукава ему бросила, но и все платье. Да и сама бы бросилась к нему… без платья!..
Фрейлины рассмеялись, а я не успела посмеяться вместе с ними, потому что в ту минуту увидела, о ком шла речь.
Рыцари ехали без шлемов, и я без труда узнала одного из них — и чуть нахмуренные брови, и хищно вырезанные ноздри, и немного выдающуюся вперед крепкую нижнюю челюсть. Но даже если бы я забыла черты лица того, кто накануне застал меня купающейся голышом, ошибки быть не могло — больше среди рыцарей не было ни одного усатого и бородатого.
Я тут же убрала локти со щита и постаралась укрыться за фрейлинами, которые размахивали руками, как ветряные мельницы крыльями, чтобы привлечь внимание рыцарей.
— Фу, он бородатый… — произнесла с отвращением молоденькая леди Лин. — Похож на варвара из диких земель!
— Что бы ты понимала, — поддразнила ее леди Мюрай. — Именно такие дикари особенно привлекательны в алькове.
— Чем? Своей дикостью? — фыркнула леди Лин.
— Куртуазности оставим для салонов, — сказала леди Рюген басом, и фрейлины опять покатились со смеху.
Словно назло, рыцарь с черно-золотым штандартом ехал во внешней шеренге, и, объезжая поле, оказался совсем рядом с королевской ложей. На всякий случай, я закрыла лицо руками, подглядывая между раздвинутыми пальцами. Как и все участники турнира, рыцарь не сводил глаз с моих сестер, и это было неудивительно — таких красоток, как мои сестры было поискать и не найти. Белокурые, румяные, как заря, и белые, как снег. Даже бессонная ночь не стерла румянца с их сдобных мордашек. Сестры и сами по себе были хороши, а в фамильных украшениях Санлисов и вовсе казались прекраснее фей.