Я пишу реально до изнеможения. До обморока. Круглыми сутками. И так изо дня в день, и знаете - меня это вполне устраивает. Даже не так. Мне это нравится. Я сознательно довожу себя до состояния, когда никаких других желаний, кроме как упасть лицом в подушку - не остается. Я не могу точно вспомнить, какой сегодня день, если не посмотрю в уголок на мониторе компьютера, где высвечивается дата. Я даже путаю части суток! И не могу сказать, сколько по времени сплю - два часа или двенадцать? Я стала настолько рассеянной, что, придя на кухню, минут пять пытаюсь вспомнить, зачем сюда пришла. Я могу уснуть в метро, в автобусе, дома на начальных титрах очередной серии какого-нибудь фильма, или сидя в горячей ванне, или перед компьютером, уронив голову на клавиатуру так, что каждая кнопка отпечатывается на моей щеке... В неподходящем месте и в неподходящее время.
На одной из старых фотографий времен моей учебы в педагогическом колледже у меня закрыты глаза. Кажется, я тогда еще поспорила с одногруппницей Виолеттой Самойловой о причинах моей постоянной сонливости. Не могу вспомнить всю суть нашего диалога, но сейчас я как никогда близко стою возле той, мелкой восемнадцатилетней Кристины, которая спала на парах и забывала записать домашнее задание.
... Я могу притворяться обычной. И мега-звезду всея Литературы могу из себя состроить так, что Лев Толстой в сторонке нервно курить будет, но на самом деле я не такая. Моя планета - это большая кружка крепкого кофе и компьютер с открытым текстовым документом. Я пишу о том, что вижу, что меня окружает. Помните, как у Виктора Цоя? 'Белый снег, серый лед на потрескавшейся земле...' - все просто и понятно, без всяких лишенных смысла образов (хотя у Цоя как раз-таки этих образов полным-полно). Практически у всех моих героев есть реальные прототипы. Я могу не знать историю полностью, но я могу ее додумать. Только раньше я писала в свободное время, а теперь - круглосуточно. С трудом, с красными от недосыпа глазами, но я пытаюсь таким образом выжить. Это единственное, что у меня получается в этой жизни. Это единственное, что не дает мне меня высыпать в ладонь те антидепрессанты, которые принесла мне Катя и которые до сих пор стоят запакованные в шкафчике на кухне. Я не чувствую ничего - радости, счастья, спокойствия, умиротворения. Даже злость и ненависть как-то утихли. Остались только боль и безразличие, а еще слабая надежда на то, что все будет хорошо.
Сейчас все, что мне остается, это продолжать маяться, тосковать, ждать, звать, вспоминать, мечтая повернуть время вспять. Когда-нибудь перестанет быть настолько больно? У боли же есть конец, как и у всего на свете? И понимаю, что это 'когда-нибудь' наступит разве что в другой жизни.
Но знаете... прав был Паша Тарарыв, называя меня актрисой. Когда приходит 'проверка' в лице Кати или Маши, я - само спокойствие. Поддерживаю разговор, показываю свой непомерный аппетит, улыбаюсь... Девчонки делают вид, что верят в мое желание жить, и не обращают внимания, если я вдруг резко ухожу в ванную и включаю на полную мощь воду, чтобы не было слышно моих рыданий.
Я не могу нормально жить, свободно дышать. От одной этой мысли накатывает новая волна истерики. Куда подевалась радостная, адекватная я? Вместо меня на кровати в обнимку с видавшим виды плюшевым серым барашком сидит потенциальная клиентка психиатрической лечебницы.
Если есть на земле место между раем и адом - то оно здесь, в моей спальне, на моей кровати, на которой я сворачивалась в клубок и беззвучно реву, чтобы через минуту кусать подушку и рвать зубами пододеяльник, едва сдерживая громкие рыдания. Меня разрывает внутри от переполнявших эмоций - неприятных, негативных, черных, холодных. Господи, пожалуйста! Я больше не могу! Я так хочу избавиться от этой боли, которая заставляет меня ненавидеть себя, ненавидеть эту жизнь. Саша... что же ты со мной сделал?
И где-то далеко в подсознании проскользнула ехидная мысль: 'Дорогая, ты сама виновата...'
Да, я виновата, и от этого становится только хуже.
Я просто ломаю свою жизнь. Медленно, поэтапно, но я ломаю свою жизнь. И скоро настигну финишной ленточки. Почему не замечала раньше? В упор не замечала. А может, просто не хотела? Не знаю, но мне это очень не нравится. Я теряю дорогих мне людей. Они считают виноватой меня. А мне кого винить? Воспоминания? Память, черт бы ее побрал! Стереть бы ее, забыть к такой-то матери.
Господи, дай мне нормальной жизни! Счастья женского, любви взаимной... Не слышит. Я давно кричу, а Он не слышит...
* * *
Вот, в принципе, и есть вся моя история - такая, которая случилась со мной. Может быть, где-то и что-то я преувеличила, на некоторые события смотрела неверно и необъективно, совершала какие-то неправильные поступки, но... я ведь не прошу ни у кого оценок своих действий или суждений. Это просто моя жизнь, о которой мне очень захотелось вам рассказать. Я захотела написать правду. Правду о себе. О своих чувствах, сомнениях, надеждах, радостях, переживаниях, ожиданиях, страхах, обидах, потерях... О своем отчаянии. И о своем горе.
В общем и целом, моя жизнь - это действительно череда сплошного отчаяния. Да, у меня есть возможность исполнить мечту детства. Да, мои корявые статьи выйдут в журнале. У меня есть возможность заниматься тем, что нравится. И разве я могу быть чем-то недовольна?
Для кого-то, даже для многих - в этом и есть счастье. После переезда в Казань я пообещала себе, что никогда и никому не скажу, что несчастна. Но вот само философское понятие счастья... оно слишком личное, чтобы обобщать его. Всегда, во всем и у всех будет вот это нехорошее пресловутое 'но'. Камень преткновения, о который разбиваются хрустальные кораблики мечты. У одних он величиной с горошину, а у других - с целый айсберг. Я могу назвать тысячу примеров, когда женщины, бросив все - роскошную жизнь, особняки, бриллианты - ехали за своей любовью, самыми обыкновенными парнями, чтобы только быть счастливой. Вспомните жен декабристов? Офицерских жен? Инессу Микульчину? Леди Чаттерлей - ведь она не авторский вымысел, ее история реальна. Нереальна другая история - эльфийки Арвен, которая отказалась от бессмертия, чтобы быть с обычным человеком. Разве они были несчастны? Нет, они были счастливы, потому что были рядом со своими любимыми. Моя судьба в этом вопросе повернулась ко мне спиной.
Но знаете... закрылась одна дверь - открылась другая. Так всегда было и будет. В прошлом у меня очень сильное чувство - не привязанность, как многие думают, а именно любовь, большая семья и бесперспективная профессия воспитателя. В будущем буду продолжать строить карьеру в журналистике и надеюсь, напишу еще не менее десятка повестей, которые будут опубликованы. А еще в будущем у меня надежда на то, что все будет хорошо. Как должно быть. И я найду лекарство от этого раздирающего грудную клетку одиночества по ночам.
Жалею ли я о том, что написала все это? Нет. Возможно, еще и пожалею, и выплачу огромную неустойку, чтобы убрать эту книгу из магазинов, но сейчас я сделала то, что планировала изначально. Рассказала все, что было. С трудом, со слезами, с раздирающими чувствами, оголенными как провода нервами, но я это сделала. Моя собственная жизнь стала для меня самым лучшим рассказчиком.
Я не хочу, чтобы вы искали в этой книге какой-то неправильный смысл. Если в ней и можно найти какой-то вывод, то только о том, что любви без жертв не бывает. Либо принципами поступишься, либо гордостью, либо возможностями, либо всем сразу. И не важно, какая это любовь - к парню или к своему ребенку.
Пройдет ли это когда-нибудь, и я смогу вдохнуть полной грудью и сказать: 'Я отпустила'? Наверное, нет, потому что это невозможно. Я не смирилась, не привыкла и так и не научилась жить без него.