Электрический разряд выталкивает меня на поверхность. В сером тумане надо мной плавают два лица. Одно — молодое, весёлое и пьяное, второе — квадратное, металлическое и бесстрастное. Это робот. Он говорит мне:
— Очнулся, брат?
— Какой он тебе брат, дурик? — хохочет человек в белом халате, — он же не робот!
— Но это помогает ему как роботу, — серьёзно отвечает второй и снова бьёт меня разрядом тока в лицо. Я вздрагиваю, и мой рот издаёт звук «а».
Я жив!
— Вы в машине «Скорой помощи», — говорит мне человек, в руке его золотистая банка лимонного пива с корицей, — к вам домой нас направил институт, потому что вы три раза подряд пропустили профилактику, и на звонки не отвечали. Доктора уже начали беспокоиться!
Вот оно что…
— Электричество в доме отключилось на миг, — добавляет робот, — и в твоей башке произошло небольшое замыкание. Ты три месяца провалялся в отключке. Не волнуйся, брат, сейчас тебя починят.
— Он тебе не брат, — нахмурившись, повторяет человек.
— Антон Александрович!
Институт экспериментальной трансплантологии — стеклянно-золотой храм с высокими округлыми потолками. Здесь тихо и малолюдно, и это хорошо. Я иду по залитому вечерним солнцем коридору и слушаю долетающий из-под мраморных сводов шёпот погибших душ. Когда-то давно меня сделали здесь таким, каков я есть сейчас. Каким я буду вечно.
— Антон Александрович!
Моё тело прошло профилактику, оно сильное и прочное; мозг — переплетение миллиардов крошечных проводков — работает великолепно.
— Антон Александрович! Подождите!
Мои ноги останавливаются.
Мальчику, наверное, лет тринадцать. У него чёрные глаза, похожие на ягоды, чёрные прямые волосы и очень смуглая кожа. На нём апельсиновая футболка и джинсовые шорты.
Он говорит, что читал обо мне. Он говорит, что для него честь познакомиться со мной. Он говорит, что восхищается мной.
Я жду насмешек, но их нет.
Мальчик смотрит на меня своими ягодами, и я вижу каждый тонкий волосок над его пухлой верхней губой.
— Чего тебе? — спрашиваю я, а мои ноги уже несут меня прочь.
— Антон Александрович, — не отстаёт он, — мне о вас рассказал отец, он здесь работает…
— Какое тебе дело до меня?
— Я просто хотел с вами поговорить…
— Почему именно со мной? Здесь сотни таких, как я.
— Но вы были первым!
Он прав. Я был первым из многих. В груди моей пульсирует изумрудная горячая лампа — подзабытое чувство гордости. Апельсиновая футболка маячит в поле периферического зрения.
Мальчик говорит, что его зовут Виталик. Он говорит, что когда вырастет, тоже купит стальное тело. Он тоже будет жить вечно.
Через сто лет после моего второго рождения у меня появился поклонник.
Мы идём мимо футбольного поля, и мальчишки кричат мне: «Эй, ведро с болтами!» — и «Эй, живой труп!» — и «Возвращайся на свалку!» Виталик разбивает одному из них нос (тёмно-красная кровь капает на усталую землю), а другого кормит песком, остальные убегают прочь в страхе.
Ночью мы сидим на крыше небоскрёба, и Виталик плюёт вниз, наблюдая за падением слюны в сияющую миллионом огней бездну.
— Я был уже стар, — говорю я, — моё тело стало дряблым и больным, а разум стал похож на сухое дерево, поедаемое червями. В моём меню было больше лекарств, чем еды. Каждую ночь во сне ко мне приходила Смерть, старая паскудница, и хриплым голосом звала идти за ней… Я отправился в институт к этим умникам и попросил их помочь. Это потом уже институт превратился в Храм Механического Тела, а тогда это был обычный НИИ… Сперва они рассмеялись мне в лицо, потом задумались, а когда я назвал им сумму — принялись вкалывать, как трудолюбивые обезьянки. Сначала мне сделали руки, и я забыл, что такое артрит. Потом — сердце, лёгкие, печень, и я навсегда распрощался с тахикардией, одышкой, и циррозом. Позже внутренние органы удалили за ненадобностью. Труднее всего было сделать мозг, скопировать память… но и с этим они справились. Мне было очень тяжело. Мне было очень больно. Но оно того стоило.
— Вы победили смерть!
— Смерть не властна надо мной.
— Сколько же вам лет?
— Сто восемьдесят. Я ещё очень молод.
Я пылинка. Пустота постигает меня.
— Это здорово, да? — отстранённо спрашивает он.
— Да, — говорю я — и думаю о паутине на зеркале в моей квартире; «да», говорю я, потому что не хочу снова слышать дребезжащее хихиканье Смерти.
— Да, — шёпотом повторяет мальчик, он подходит ко мне и прижимается к моему холодному телу из нержавеющей стали, титана и пластика.