— Да, ты моё дитя, — шепчу я, закрыв глаза, — после стольких лет одиночества, я наконец нашёл тебя. Я обрёл счастье, малыш. Ничто не разлучит нас, сын мой. Мы вечно пребудем вместе, только ты и я. Столетия промелькнут перед нами, как недели, — всю жизнь, все радости и печали этого мира, его историю, его красоту и даже его несуразность мы постигнем вдвоём с тобой. Мы будем лететь от звезды к звезде на солнечных парусах, мы будем смеяться и плакать, и не умрём никогда, не умрём никогда…
Тело мальчика мелко дрожит.
Тр-р-р-рень! — впивается в ухо невидимой занозой телефон.
Почему Виталик молчит? Я открываю глаза и вижу плывущие перед моим лицом сизые клубы дыма. Это тлеет его апельсиновая майка. Там, где перетёртые провода моих локтей прижимаются к его телу, чернеют огромные горелые пятна.
На меня смотрит его искажённое, безнадёжно мёртвое лицо. В нём нет ни упрёка, ни злобы, только ужас и боль. Каждый мускул лица сведён судорогой. В чёрном котле навсегда раскрытого рта кипит слюна. Его глаза — большие спелые сливы — лопаются, выпрыгивают из глазниц. Они стекают по моей груди и с мягким звуком падают на пыльный пол.
Лишь стальная рука живёт своей жизнью — сжимает и разжимает пальцы, словно хочет сказать мне что-то.
Тр-р-р-рень! Тр-р-р-рень! — надрывается телефон, а в моих ушах стоит хохот Смерти, он накатывается волнами, и эти волны смывают меня куда-то во тьму.
Я пылинка. Пустота постигает меня.
Я бережно опускаю тело мальчика на пол и беру телефонную трубку.
— Алло! — кричит трубка злым мужским голосом. — Алло! Это вы? Мой сын у вас?
Мои губы издают звук «а».
— Отвечайте немедленно! Где мой мальчик?! Он у вас?!
Отключи эмоции!
— Сейчас, — хрипло говорю я и кладу трубку на подоконник.
Мои руки поднимают с пола горелые мягкие сливы и аккуратно вкладывают их в пустые глазницы Виталика.
— Вставай, — тормошу я мальчишку, — просыпайся, малыш. Тебя к телефону.
Отключи же эмоции!!
— Давай же, соня, — бормочут мои губы, — уже пора вставать.
Но мальчик не двигается. Только его рука продолжает сжиматься и разжиматься, тихо жужжа.
Старуха Смерть плачет, стонет, хохочет так громко, что зеркало в прихожей разлетается дождём пыльных осколков.
Я беру с подоконника телефон и вкладываю его в стальную ладонь Виталика. Ладонь сжимается. Мальчик взял трубку, с улыбкой думаю я. Всё в порядке.
В левом полушарии мозга пищит модем. Я валюсь в кресло.
…Элизабет выбегает из руин горящего дома, без сил падает в мои объятия.
— Какой ужас, о мой Бог, какой ужас! — Элизабет задыхается, её когда-то белое платье похоже на грязный медицинский халат без рукавов.
— Теперь всё будет хорошо, — улыбаюсь я.
Элизабет отступает на шаг и испуганно смотрит на меня. Её лицо дёргается, оплывает, как воск, волосы стремительно чернеют, грудь становится плоской. Старый халат-платье превращается в чистенькую апельсиновую футболку.
Когда всё заканчивается, Виталик открывает свои чёрные глаза-ягоды, долго смотрит мне в лицо и спрашивает:
— Кто я?