Выбрать главу

Но не только тесное переплетение родственных связей сыграло свою роль в первом маршруте убийц после совершённого ими злодеяния. «Мне известно, что Галина Левицкая является националисткой. Приезжая к нам, в Сороки Львовские, она неоднократно заявляла, что скоро начнётся война между Америкой и Советским Союзом, и называла даже числа начала войны. Левицкая ждала этой войны…» И это свидетельство Иллария Лукашевича на суде также характеризовало настроения того реакционного окружения, в котором он воспитывался.

«После того как Илларий рассказал мне, что он участвовал в убийстве писателя, — показала Левицкая, — я, действительно, предложила ему пойти на исповедь в церковь, но он сделать этого не захотел…» Спустя некоторое время в дом вошёл священник Ярослав Левицкий. Супруга сообщила ему шёпотом, что Илларий во Львове совершил убийство и пришёл со своим напарником в Гряды — переночевать в приходстве, чтобы укрыться от преследования. «Муж мой, священник Ярослав Левицкий, — заявила попадья на следствии и на суде, — сказал, что против укрытия. Иллария Лукашевича и прибывшего с ним сообщника не возражает…»

Днём 25 октября 1949 года Илларий навестил отца в селе Сороки Львовские. Пока он беседовал с родителями, Михаил Стахур поджидал его в соседнем лесу. Уже когда совсем стемнело, оба террориста пошли на условленное заранее место встречи с Щепанским. То была западная окраина леса, находящегося близ села Жидятичи Брюховичского района. Около железнодорожного моста, неподалёку от станции Гамалеевка, из ночной темноты появились два человека. Оглядевшись, они притаились в кустах. Немного погодя из-под моста вышел третий неизвестный. Он дважды прокричал вороном, и только после этого все трое сошлись. Обменявшись контрольным паролем «Полтава — Харьков», они протянули друг другу руки, и тот, что вышел из-под моста, Щепанский, глухо спросил:

— Ну как?

Илларий Лукашевич, озираясь по сторонам, доложил:

— Всё в порядке! Галана больше нет… Ещё вчера, до полудня…

— Кто убивал? — деловито спросил Щепанский.

— Сперва дал он! — показывая на Михаила Стаху-ра, прошептал Лукашевич. — Как было условлено — из-за спины. Так дал, что кровь до потолка брызнула…

— А ночевали где?

— У отца Левицкого, — ответил Михаил Стахур, — в Грядах…

— Вот это забрали у писателя в столе, — Лукашевич протянул Щепанскому завёрнутые в платок металлические предметы.

— Что это? — осведомился Щепанский.

— Медали. Партизанские… И орден.

— Ну, добре, хлопцы! — пожимая руки убийцам, сказал Щепанский. — Я доложу о вас наверх. Слава о вас до закордону дойдёт. До Мюнхена и далее. Тебя, Стефко, я беру в свою «боювку». То было твоё последнее испытание. А ты, Славко, дай мне пистолет и гранату. Пока они тебе не понадобятся. Давайте сядем. Поговорим, что будем делать дальше…

…После встречи со Щепанским Илларий Лукашевич появился во Львове, чтобы заметать следы. Встретил брата Мирона. «…Подразумевая, что из газет брат знает об убийстве Галана, — признавался Илларий Лукашевич во время судебного заседания, — я сказал Мирону, что в таком случае он должен понимать, где я был. И тут же я прямо рассказал Мирону, что я убивал Ярослава Галана. Следует сказать, что и сам Мирон, как и показывал ранее, тоже был причастен к этому, и потому моё участие в убийстве Ярослава Галана не должно было быть для брата новостью». Зная, что тётка Мария уже осведомлена о его причастности к убийству Галана, Илларий просит её через сослуживцев по медицинскому институту положить его в клинику, оформив документы об этом задним числом. Мария Лукашевич охотно соглашается пойти на подлог и устроить племяннику фальшивое алиби.

«В обсуждении этого вопроса, — заявил на суде Илларий Лукашевич, — принимали участие мои братья Мирон и Александр, согласившись помочь мне лечь в клинику.

Утром 27 октября мы встретились с братьями в условленном месте и пошли на работу к тётке Марии, во Львовский медицинский институт, чтобы устроиться в клинику. Мы надеялись замаскировать моё участие в преступлении. Меня направили к врачу, но после осмотра врач заявил, что я здоров и класть меня в клинику незачем. После приёма я вышел из помещения клиники, сел на скамейку в садике, расположенном против здания клиники, и на этом месте был арестован…»