— Да будет тебе свистеть! Все мы хороши! И влипаем как отморозки, на одном и том же. Из одной неприятности в другую попадаем.
— Наш старпом к своей зазнобе в гости пришел по старой памяти. Года два не виделись. Ну, он человек деликатный. Не сгреб бабу враз, раскукарекался с нею под выпивон. Пока они звездели, ее мужик приперся. Сгреб нашего и с балкона отпустил гулять. Забыл, паскуда, что это четвертый этаж. Даже не познакомился со старпомом, не спросил, с какими мыслями тот в гости завалился. Воспользовался своими габаритами. Они у него медвежьи. Хорошо, что под окном у той одноклассницы клумба была, и старпом удачно пришвартовался в нее. Но с переломом ноги в гипсе два месяца в больнице канал. Теперь только к учителям в гости ходит. К тем старухам его никто не ревнует.
Прошка недолго помнил свою неудачу. А тут решил отправить посылку Никите в Сосновку. Повезло еще и в том, что целую неделю рыбаки сдавали уловы рыбокомбинату, а не на плавбазу — в море. Так вот, улучив минуту, забежал на почту сдать посылку. А там девушка! Да какая! Глаз не отвести. Прошка мигом о посылке забыл. На девку вылупился. Онемел от восторга. В стойку вцепился, так что она заскрипела.
— Какая красавица! — вырвалось невольное и спросил тихо:
— Как вас зовут?
— Таня, — ответила, удивленно глянув на посетителя.
— Танюша! Чем заняты вечером? Давайте встретимся. Подарите мне возможность увидеться, полюбоваться вами.
— Да кто вы такой?
— Рыбак! Редко бываем на берегу. Отвыкли от вида женщин! Вы уж не осудите. Я онемел от вашей красоты. Вы — неземная звезда! — говорил восторженно.
— Не морочьте мне мозги, дядя! Говорите, что надо? Посылку хотите отправить? Давайте ее сюда! — взяла ящик. Прошка поймал ее руку, хотел придержать, Татьяна вырвала и, смерив человека насмешливым взглядом, сказала пренебрежительно:
— Какой старый хрыч, а туда же! Приволокнуться вздумал. Тоже мне хахаль! Глянь на себя в зеркало! Тебе только в стардоме подружку искать, — обернула ящик плотной бумагой, обвязала шпагатом и, вернув Прохору, сказала:
— Пишите адрес!
— Таня! За что обидели? Я ж ничего плохого не сказал. Такая красивая внешне! А вот в душе ни теплинки, сплошное зло, — укорил Прохор девушку.
— А чем обидела? Правду сказала! Такому старому смешно назначать свидания! Вы мне в отцы годитесь. Зачем меня позорите? Или считаете, я тоже из моря выскочила, не видя людей, и не найду себе достойного? — взвесила посылку и, выписав квитанцию, назвала сумму. Когда Прохор рассчитался, Татьяна сказала жестко:
— Вы, наверное, приезжий. Наши старики к молодым не пристают. Ищите своих ровесниц. Их в городе много…
И поневоле вспомнилась Юлька. Ведь вот она, отвергнув Прошку, тоже назвала его старой, вонючей задницей. Наверное, не случайно.
Как же это больно слышать в свой адрес напоминание о возрасте. Да и не просто напоминание, а укор и колкости. Его упрекнули, что он в преклонные годы прикалывается к молодым, обижает и оскорбляет их своими просьбами о встрече.
— Ну и черт с тобой! — решает человек, торопясь на судно. Он, как и все рыбаки знал, что сегодня весь экипаж сейнера ночует на берегу.
Рыбаки, сдав улов, вскоре вышли в квадрат лова. Приведя в порядок палубу и снасти, тихо переговаривались, строили планы на вечер:
— Мне сегодня стариков навестить нужно. Давно у них не был. Изболелись оба, жалуются на болячки. У отца ноги сдали, у матери сердце болит. Так боюсь за них. Возраст небольшой, а здоровья никакого. Неужели и меня вот эдак скрутит в их годы, — говорил дизелист.
— Море с каждого свое возьмет. У одного здоровье, у другого жизнь отнимет. Никого не отпустит по-доброму, — отозвался лоцман.
— Меня моя детвора достала до печенок. Одному сотовый телефон вынь да положь, дочь новый калькулятор просит. Грабители! Никак не успеваю за ними. В прошлом месяце компьютер с великом купил. Обещали два месяца не дергать на покупки. Куда там, две недели не прошло, опять ощипать вздумали!
— А моя баба испанские сапоги запросила. Все бы ладно! И хозяйка, и мать отменная, но тряпочница, каких свет не видел!
Прошка сидел молча. Его давно никто ни о чем не просил. Он целую вечность не слышал детских голосов, смеха, радостных криков:
— Папка пришел!
В пустой квартире было тихо, как в могиле. Его никто не ждал, не встречал, не радовался возвращению с моря. Он отдал бы все до копейки и себя без остатка, только бы хоть на миг вернуть прошлое, стать снова нужным и любимым детьми.
Как тяжело пережить утрату. Звенят в памяти и сердце голоса детей. Он не жалел для них ничего. И теперь носит на кладбище игрушки, сладости, цветы. Ему кажется, что дети видят все. Они понимают и жалеют. Они по-прежнему любят его. Вот только он не может увидеть их.
— Вира! — вздрогнул Прохор от команды капитана, и загудела лебедка, потащила из моря тяжеленный трал, забитый до отказа рыбой. Люди спешно сортируют ее. Летят за борт ракушки, морская капуста, мидии и морские ежи, молодь и осколки кораллов. Лишь первосортная рыба загружается в трюм. Мужики работают без передышки.
Пустой трал сложили на корме, подготовили к новому замету, и вдруг дизелист забил тревогу:
— Двигун заглох! Не заводится!
— Проверь насос, как поступает горючка!
— Все в ажуре! А двигун сдох! Не иначе как чью-то сеть на винт намотали. Другого варианта нет! — развел руками беспомощно.
— Не накаркай! Только этого нам не достает! — нахмурился капитан и пошел в дизельную.
Вскоре он вернулся и сказал хрипло:
— Сеть поймали на винт. Кто-то оставил, а мы не заметили. А может, обрывок схомутал, иль браконьеры оставили, удирали от рыбоохраны. Нам от того не легче. Пока ее не срежем с винта, с места не сдвинемся, — оглядел рыбаков. Те молчали. Никому не хотелось лезть в холодную воду. В начале ноября в такую купель добровольно не прыгнешь. Вот-вот снег пойдет. Но еще недели две можно выходить на лов. Каждый день — это заработок, терять его никому неохота.
Мужики топчутся на корме, смотрят вниз, в непроглядно темную воду.
— Ну, что мужики! Сколько тут стоять будем? Время не терпит! — оглядел рыбаков капитан и, сняв китель, пошел к трапу.
— Стой, кэп! — подскочил Прохор и, выскочив из брезентовой спецовки, взял в руки нож, прыгнул в воду прямо с палубы, вскоре вода скрыла человека из видимости.
— Кэп! Дай и мне маску! Я следующий за Прошкой! — вызвался Коля и мигом снял робу.
— Сколько он там проковыряется?
— Минуты полторы, больше не выдержит.
— Без страховки прыгнул! — посетовал кто-то.
— Прошка — мужик-кремень. С ним ничего не случится.
— Уже третья минута пошла! — заметил старпом.
— Сколько провозимся с этой сеткой? Какая зараза подкинула ее нам на галоши? — ругался боцман.
— Вон Прошка! Скорей сбросьте трап!
Прохор быстро поднялся на борт, тут же вскочил в рубку капитана.
— Сеть поймали на винт! Капронка! Браконьерская! Я одну лопасть освободил от нее, больше ни воздуха, ни сил не хватило. Немного отдышусь, снова нырну.
— Там уже Коля!
— Я после него!
Восемь раз ныряли рыбаки, чтобы очистить винт сейнера от намотавшейся сети. И лишь на девятый, когда снова в воду ушел Прохор, он поднялся на палубу с последним куском сетки за поясом.
— Узнаю, кто ее бросил, удавлю своими руками козла! — грозил неведомо кому.
Прохора трясло от холода. Он переоделся в сухое, растер одеколоном грудь и ноги, но к вечеру усилился кашель, поднялась температура, все тело, как ватное, перестало слушаться.
Кто-то из рыбаков заставил его выпить из своего заначника. Потом радист уговорил на сто грамм спирта. Прохор почувствовал тепло. А когда пришел домой, обрадовался, что и вялость исчезла.
По пути он купил себе не только еды, но и две бутылки водки, коньяку, придя домой, напарился в ванной, укутался в одеяло и сел за стол. Выпил водки с перцем. Почувствовал, как ему стало совсем хорошо и легко. Он даже напевал что-то, как вдруг услышал стук в стену. Соседи попросили прекратить концерт без заявок, напомнили о времени.