Чайна кивает:
– Этому городу нужно больше мозгоправов.
– Любому городу нужно больше мозгоправов.
– Бесплатных мозгоправов, – подчеркивает Чайна.
– Ага.
– Так мы с Шейном и познакомились, – признается подруга. – Мы были друг для друга бесплатными мозгоправами. Есть один форум для людей, которые пережили всякое. Может, тебе стоит зарегистрироваться.
Я даже не могу вообразить, как буду представляться куче незнакомцев. Я даже не знаю, нужен ли мне психолог. Нормально ли в глубине души понимать, что ты на самом деле – два сросшихся клетками человека? Нормально ли точно знать, что внутри нас есть орган, который не нашел еще ни один ученый? Нормально ли без тени сомнения верить, что можешь улететь отсюда на вертолете, которого больше никто не видит? Как можно объяснить это куче незнакомцев?
– Ты даже не спросишь, почему я рассказываю о своих проблемах по интернету? – спрашивает Чайна.
Я все еще мыслями в воображаемом кабинете бесплатных психологов, рассказываю незнакомым людям, зачем я каждый день надеваю лабораторный халат. Даже в воображении я не говорю им, что в нем я чувствую себя в безопасности, потому что боюсь, что меня примут за чокнутую.
– Не хочу, чтобы тебе было неприятно, – отвечаю я.
– Погляди на меня, – просит она. Она выглядит как внутренности живота. Я вижу, что она переваривает пачку мармелада, которую съела в автобусе. Все окрашено красным. – Ты так и не спросишь, что случилось?
– Я ждала, пока ты будешь готова разговаривать, – отвечаю я.
Я не говорю, что не могу говорить о таких вещах. Я вообще ничего не могу ей сказать с тех пор, как соврала ей о том, откуда у меня шрам на ноге. Сказала, что поранилась, катаясь на лодке.
– Ты же сама в это не веришь, – ответила она тогда.
========== Станци — понедельник — медведи ==========
Когда я прохожу мимо опасного куста, из него выскакивает полностью обнаженный мужчина. Я спрашиваю, куда он дел свой плащ, и он отвечает, что он медведь, а медведи не носят плащей. Он хватает меня своими огромными когтистыми лапами и утягивает в куст. Там стоит старинный стол красного дерева и сервирован чай. С фарфоровыми кружками и всеми делами. Подстаканниками с золотыми листьями. Весь стол украшен вышитыми салфетками, они подложены под блюдца и тарелки с печеньем для нас обоих. Чай точно идеальной температуры. Мы пьем за удачу и чокаемся. Я рассказываю ему о поездке в Нью-Йорк. Он говорит, что в его доме живет его мать и все время орет на него, хотя он старается как может помогать ей стареть и умирать. Он говорит, что раздает буквы, потому что не может перестать их делать.
– Я художник, – говорит он.
– Отличные буквы, – говорю я. – Очень прочные.
– Они никому не нужны. Никто больше не ходит мимо.
– Потому что большинство вас боится, – объясняю я.
– А ты тогда почему тут ходишь?
– Мне по пути к Густаву и в мексиканский ресторан. И я вас не боюсь. Мне нравятся ваши буквы.
Он дает мне огромную деревянную «Д». Она пестрит крошечными точками всех цветов. Я благодарю и прошу его сохранить ее для меня, потому что я такую огромную букву не унесу.
– Хочешь, сходим туда? – спрашивает он.
– Куда?
– В ресторан.
Я хочу есть. Последнее, что я брала в рот, – это сок из кале с киви из бара у Центрального парка.
– Тогда вам придется что-нибудь надеть, – замечаю я.
– Понимаю. Подожди, сейчас приду.
Вместо того чтобы ждать я иду к Густаву и спрашиваю, не хочет ли он вместе сходить в «Лас Херманас». Я же знаю, что он не упустит шанса поесть тамале.
– Умираю с голоду, – признается Густав, – но у меня нет денег.
Я обещаю заплатить за обед и предупреждаю, что с нами пойдет опасный мужчина из куста.
– Он же голый, – удивляется Густав. – Он всегда голый.
– Я попросила его одеться. Думаю, все будет нормально. Вообще он неплохой человек. Просто ему скучно. Нам ведь тоже скучно, да? А еще у него очень красивые буквы. – Густаву, похоже, неловко. – Если не хочешь, не ходи, конечно. Чем тебе не нравится опасный мужчина из-за куста? Он же купил тебе вертолет, так? Я думала, вы друзья.
– Он делает буквы и раздает людям, – отвечает Густав.
– Знаю, у меня много его букв.
– Ты его целовала! – кажется, Густав в шоке. Или ревнует. Не понимаю.
– Да, – признаю я, – несколько раз. Но есть и другие способы получить его прекрасные буквы.
Густав переводит тему:
– Сегодня было два предупреждения о бомбежке, – рассказывает он, вылезая из кабины и снимая пояс с инструментами. – Одно пришло из Нью-Йорка. Кроме меня, этого никто не знает, но я помню, что ты пытаешься разгадать загадку, и решил тебе сказать.
Я киваю, но не спрашиваю, откуда пришло второе. Хоть день проживу без них. Я прошу его поторопиться:
– Умираю с голоду!
Когда мы выходим на улицу, нас уже ждет опасный мужчина из куста, одетый в джинсы и футболку с надписью: «Как бы поступил твой телевизор?»
Мы заходим в ресторан, но не садимся за столик; Густав ведет нас к окошку на вынос и мы делаем заказ. Я вижу, что опасный мужчина из куста немного этим разочарован, но он знает, что он опасный мужчина из куста, так же хорошо, как я знаю, что я Станци, героиня вашей книги, никто, человек и две личности в одном теле, а Густав знает, что он тот парень, который строит невидимый вертолет. Мы втроем – не самые популярные люди района.
========== Станци — вечер понедельника — спать-рвать-целовать-танцевать-выпивать ==========
Я заказываю буррито, потому что его легко есть на ходу, а Густав явно собирается сделать именно так – он разворачивается и уходит еще до того, как мы с мужчиной из-за куста успеваем сделать заказ. Густав заказывает тамале в пенопластовом контейнере, а мужчина из-за куста берет dos pollo энчиладас; если честно, завидую, потому что я бы тоже их заказала, если бы мы сели за столик, как нормальные люди. Я не произношу этого вслух, но стоит мне об этом подумать, как мужчина из-за куста похлопывает меня по плечу и отдает мне свой контейнер энчиладас. Я отдаю ему буррито и благодарю. Он отвечает en españoclass="underline"
– De nada.
Когда мы возвращаемся к Густаву в гараж, он забирается в невидимую кабину, чтобы поесть одному, а мужчина из-за куста прощается и идет к себе домой. Или в куст. В общем, туда, где он съест буррито. Я сажусь на перевернутое ведро от краски, раскладываю на коленях контейнер с энчиладас, рисом и бобами и начинаю есть пластиковыми ножом и вилкой.
– Зачем ты вообще с ним разговариваешь? – спрашивает Густав.
– Мне его жалко.
– Он же чокнутый!
– Он купил тебе вертолет, – замечаю я.
– Но он все равно свихнулся, – отвечает Густав. – Он купил его мне, только когда я сказал, что не выдержу больше ни секунды такой жизни.
Я не отвечаю. Думаю, он преувеличивает. Или он тогда как раз выстроил себе теорию и не вылезал из снегоступов.
– Я даже не знаю, полетит эта штука или нет, – признается Густав. – Возможно, он купил мне ее, просто чтобы я отвлекся.
– Кто-то сказал бы, что мы все сошли с ума, – замечаю я. Густав запихивает в рот почти целую тамале и жует, кажется, с минуту. Я добавляю: – Но это же неправда. То есть, не по-настоящему.
Густав смотрит на меня со смесью горечи и любопытства.
– У тебя правда есть его буквы? – спрашивает он. – Ты что, правда его целовала?
– Да.
– Почему?
– Почему нет?
– Это не ответ!
– Не знаю, – признаюсь я. – Он просто хочет, чтобы его любили. Он просто хочет раздавать людям буквы. Это правда прекрасные буквы. Никогда ничего подобного не видела.
– Все хотят, чтобы их любили, – отвечает Густав.