– Тупы? – перебивает он.
– Я не это хотела сказать. – Я собиралась спросить, почему у всех такое сильное чувство вины, но вместо этого возражаю: – Не все люди тупые.
– Но большинство. И ты сама это знаешь. Иначе зачем ты сюда попала?
– Я не верю, что большинство людей тупые! – настаиваю я.
– Значит, по-твоему, большинство умные?
– Мне кажется, у всех людей есть потенциал.
Он, кажется, разочарован.
– Вообще, я хотела спросить, почему люди так сильно чувствуют вину.
– Потому что тупые, вот и все.
– Люди не тупые! – повторяю я.
– Хватит уже!
Я трясу головой и продолжаю бродить по лаборатории. На ходу я пытаюсь придумать какую-нибудь нормальную реплику, чтобы послушаться Густава и стараться не выделяться, но в голову ничего не приходит.
– И вовсе люди не умные! Не ври себе! – орет Марвин. Я вздыхаю:
– Да, я согласна, что многие очень ленивы. Наверно, человечество могло бы достичь большего. Но я не считаю себя умнее людей. Я, вообще-то, и сама человек.
– Ты человек с ай-кью сто семьдесят пять.
– Это просто число, – отмахиваюсь я.
– Ты отмахиваешься? Тебе дан такой дар, и ты делаешь вид, что его нет? Ты думаешь, что цифры ничего не значат? Ты не ученый! Выметайся из моей лаборатории!
– Это просто формула. Интеллектуальный возраст разделить на фактический и умножить на сто.
– Ну да!
– И как это доказывает, что все люди тупые, а я нет?
– Ты маленькая, ты еще ничего не знаешь.
Я не отвечаю, что практически все исследования ай-кью показывают, что с возрастом он понижается. Я говорю только: «Вы правы». Не потому, что он прав. Просто Густав сказал вести себя нормально. Поэтому я трогаю пальцем место, где может располагаться орган вины.
– Вот то-то же! – смеется Марвин.
Он сообщает, что на этой неделе соберет фокус-группу. Он говорит, что мой орган может действительно существовать. Подумать только, целая никем не открытая железа, которая решит столько глобальных проблем!
Я вижу иронию его слов, а он сам, похоже, нет. Я не объясняю ему, что, если решения кучи глобальных проблем заперты здесь, никто никогда не решит свои проблемы. Никто, кроме семнадцати местных жителей.
========== Чайна Ноулз — вечер пятницы — Бродвей ==========
Меня зовут Чайна, и я сижу вниз головой на скамейке в Центральном парке. Каждые десять минут я переворачиваюсь обратно, чтобы кровь не вытекла у меня изо рта и носа. Вот так и живется вниз головой. Мирно, спокойно, никакого тиканья, но все время такое чувство, как будто голова сейчас лопнет и оттуда будет хлестать кровь.
Уже довольно поздно. Достаточно поздно, чтобы я начала понимать, что осталась без плана действий. Изначально я планировала: сбежать из дома, встретиться с Шейном, придумать новый план и выполнить его. Сейчас мои планы на будущее, видимо, сидеть на скамейке вниз головой, пока не придумаю новый план.
Небо пасмурное, но, думаю, дождя не будет, хотя мужчина из автобуса сказал, что обещали дождь. Шейн мне так и не перезвонил. Даже мама не перезвонила. Часа в три я пыталась дозвониться до Станци, но слышала только далекий шум вертолетов с винтами из ватных шариков. Ее автоответчик тоже не работает. Я хочу есть: неподалеку стоит торговец сладостями и как раз покрывает карамелью орехи, и запах щекочет мне ноздри. Может, если я сейчас поем сладостей, меня снова стошнит. Может быть, таков побочный эффект выворачивания на правую сторону. Может, теперь, когда моя пищеварительная система снова внутри, она будет исторгать все съеденное наружу.
Я снова набираю Шейна. Никто не берет трубку. Не включается автоответчик. Идут бесконечные гудки.
Я решаюсь купить орехов и беру три пакетика. Они слишком приторные, но я все равно жую их, шагая по Бродвею к метро.
Но я дохожу до станции и иду дальше по Бродвею, надеясь наткнуться на Шейна. Вдруг он решил прогуляться, чтобы проветрить мозги. Или работает в пиццерии на Пятьдесят Четвертой улице, куда водил меня на первое свидание. Может, он стал велокурьером. Или бизнесменом. Или небоскребом. Или буквой W на крыше отеля Westin. Я иду дальше, подхожу к Таймс-сквер и вижу толпу туристов. Деревенских жителей из другого штата и эпохи. Группу людей, говорящую по-французски. Школьников в одинаковых фиолетовых футболках и учителей, которые не слышат, как тикают мусорки на каждом углу. Если я подошла к Таймс-сквер, значит, и портовое управление уже недалеко.
У твоих планов побега самооценка выше, чем у меня
Мне хочется купить билет и спать на собственной кровати,
На правой стороне, довольной жизнью.
Я вспоминаю пепел плюшевой мартышки
На заднем дворе дома и думаю:
Быть может, неправа я и слишком доверяю людям:
Зачем кому-то я, когда мартышка мне вот не нужна?
Я подхожу к дверям портового управления, и бездомный просит у меня денег; я даю ему пять долларов. Я звоню маме, но звонок превращается в сообщение автоответчика: мои сестры поют какую-то дурацкую песенку из диснеевского шоу, которое они постоянно смотрят. Я соскучилась по ним. Я неудачница. Я покупаю билет домой. Я спускаюсь на посадку. Я под землей. Я чувствую, как мне на грудь давит весь Нью-Йорк.
И вдруг я вижу Шейна. Он пришел не встречать меня. Он собирается уехать… с каким-то мужчиной, который годится ему в отцы. Он меня не замечает. Но это ненадолго.
========== Патрисия — утро пятницы — вести себя естественно в Месте Прибытий ==========
Сегодня мы уезжаем. Я оплакиваю расставание со своими фортепиано. Оплакиваю расставание с моими рукописями. Я стараюсь вести себя с Гэри естественно, так что, когда он спрашивает, кончились ли у меня месячные и можем ли мы заняться любовью, я отвечаю: «Давай завтра?» Когда он просыпается и идет в туалет по-большому, я давлю рвотный рефлекс. Когда он замечает: «Знаешь, я, наверно, был неправ насчет твоей странной музыки. Думаю, тут надо не бояться экспериментировать. Мыслить нестандартно. Наверно, в этом весь смысл», – я улыбаюсь и делаю вид, что мне приятно.
Когда мы идем обедать, он спрашивает:
– Как ты думаешь, зачем эти двое прилетели? Им здесь не место. Это поколение потеряно.
– Слушай, о нашем поколении говорили то же самое, – напоминаю я.
– Это разные вещи!
– Не уверена. Мне кажется, реальный мир изменился. Мне кажется, мы больше не подходим, чтобы допрашивать тех, кто прибывает оттуда. – И добавляю: – Мне кажется, они отлично впишутся.
– Марвин говорит, что у девчонки есть потенциал, но она слишком уж гуманистична.
– Ничего плохого в этом не вижу.
– Не знаю.
Кажется, я впервые слышу, чтобы Гэри чего-то не знал.
– Ты на себя не похож, – говорю я и обнимаю его за плечи. Он обнимает меня за талию, и со стороны мы похожи на друзей или влюбленных, хотя на самом деле я гений, планирующий побег из тюрьмы для гениев.
Обед проходит без происшествий. Гэри ходил на восток, потому что я сказала, что нашла Станци с Густавом там. Он не прошел по лесу и километра, но утверждает, что там никто не проходил. Он уже распланировал поиски с участием всех гениев. Мы будем искать во всех направлениях. Весь день. Все выходные, если потребуется, главное – найти вертолет и сломать его. Хотя он не говорит ничего о том, что вертолет разрушат.
Он спрашивает Густава:
– Можешь вспомнить, с какой стороны вы зашли в лагерь? Или откуда вас привела Патрисия?
– Думаю, что знаю, откуда мы пришли, – отвечает Густав. – Могу показать.
Я вижу, что Гэри смотрит на меня, и улыбаюсь, зная, что завтра его не увижу. Потом вспоминаю Кеннета и улыбаюсь шире.
Я говорю новоприбывшим: