Диск первый
В Москву мы решили вернуться рано утром в понедельник. Дену нужно было на работу, да и я уже вполне могла возобновить участие в съемках. Разговор с батюшкой оставил в душе какой-то неприятный след. Но меня ждала еще одна встреча, которая оказала намного более сильное эмоциональное воздействие. По настоянию Дена мы выехали в четыре утра. Я вначале ворчала, что куда, мол, в такую рань. Но Ден привел неоспоримые аргументы о переполненности трассы именно в понедельник утром, когда народ двинется на работу в столицу.
— Господи, — удивилась я, — неужели кто-то ездит в такую даль?
— Не каждый день, конечно, — усмехнулся Ден, — но все с суточными графиками стараются найти работу именно в Москве, потому что если у нас охранник получает в среднем четыре тысячи рублей, то в столице за то же самое — пятнадцать. Есть разница?
— Ты-то откуда знаешь? — ехидно спросила я.
— Во-первых, по роду своей профессии обязан всем интересоваться. А во-вторых, сам так работал, пока в универе учился.
В общем, выехали мы полчетвертого утра под слезливые причитания Нины Романовны. Она без конца приглашала приезжать почаще, причем в основном обращалась ко мне и просила влиять на ее неблагодарного сыночка, который так редко бывает в родном гнезде. Она напекла нам на дорогу мешок пирогов, как будто мы ехали, по крайней мере, поездом до Владивостока. Кроме этого, мы получили трехлитровую банку еще теплого парного молока. Юрий Иванович был немногословен и просто пожелал нам счастливо добраться.
Когда мы миновали знаменитые Золотые Ворота и поехали по практически пустой трассе, Ден предложил пересесть за руль. Я неохотно согласилась. Никто, думаю, не любит пускать чужака за руль своей машины. Но было очень рано, меня неудержимо клонило в сон, и я уступила свое место Дену. Улегшись на заднем сиденье, я благополучно уснула.
Через какое-то время проснулась и заметила, что мы стоим на месте. Я приподнялась и выглянула в окно. С удивлением увидела, что мы находимся на какой-то проселочной дороге. Солнце уже начало вставать, но лес был укрыт густым голубоватым туманом. Сквозь его плотную пелену я разглядела невдалеке какую-то машину. Возле нее находились три плохо видные фигуры. Я вышла и направилась к ним, зевая и ежась от сырого воздуха.
В нескольких метрах от «Фиесты» стоял старенький, видавший виды «Запорожец». Капот был открыт, и в его внутренности уткнулись Ден и какой-то человек в черной рясе. Я подошла и настороженно поздоровалась. Из капота высунулась пожилая женщина в монашеском одеянии, а из машины выглянула вторая, намного моложе и тоже в черной рясе и черном платке.
— Доброе утро, — хором ответили они.
— Видишь, где застряли, — хмуро сказал Ден. — Но я уже все исправил. Пустяшная неполадка была, даже я справился.
— Благослови Господь! — сказала пожилая монахиня и ясно улыбнулась.
На ее свежем полном лице, обрамленном черным платком, как-то нелепо выглядели большие круглые очки.
— А мы вообще где? — спросила я, зевая.
— Не волнуйся, мы чуть отъехали от трассы. Тебе из-за тумана не слышен шум дороги. Хотя, я думаю, многие сейчас или едут черепашьим шагом, или, как мы, стоят, пережидая. Ты не представляешь, какой туман навалился. Я в метре перед машиной ничего не видел. Вот и решил на этот сверток съехать. Мы раньше сюда за грибами ездили. Я эти места хорошо знаю. А тут эти дамы. Вот и помог.
— Может, перекусим? — спросила я, вспомнив о пирожках. — У вас сейчас никакого поста нет? — обратилась я к монахиням. — А то пирожки с мясом, луком и яйцом.
— В данный момент нет, так что можно откушать скоромное, — улыбаясь, ответила пожилая монахиня. — Обращайтесь ко мне матушка Иоанна, а это сестра Мария, — кивнула она на вышедшую из «Запорожца» девушку.
— Меня зовут Вика, а его — Ден, — сказала я, не в силах отвести взгляд от Марии.
Ден тоже замер и внимательно смотрел на нее. Мария была на вид лет семнадцати и являла собой образец иконописного лика. Такие лица любил рисовать ныне почти забытый советский художник Константин Васильев. Его тонкие женские лики с большими глазами, обычно подсвеченные снизу ярким маячком горящей свечи, поражали отсутствием даже намека на женственность и чувственность. Но при этом на его полотнах мы видим именно женщин, вернее, женский дух. Лицо Марии мгновенно напомнило мне эти лики. При этом ее белая, почти прозрачная кожа сочеталась с большими голубыми глазами такой глубины и чистоты, что казалось, на вас смотрит само небо.