В саду стояли белые столбы со стеклянными шарами. Разноцветные лампочки висели над главной аллеей. Боковые дорожки уходили в темноту, и ветви старых берез неясно чернели вверху, и над березами - звезды. Небо бледное, и звезд мало, и они совсем не такие яркие, как там, на "нашей заставе".
К Анне подошел высокий молодой человек в пенсне. Она сразу узнала Толю. Он предложил пойти на танцплощадку, и, когда они танцевали, он сказал, что Анна стала еще интереснее, и что им надо поговорить наедине, и что он страдает... В перерыве Люба Стригина подбежала к Анне, поцеловала ее в щеку и спросила: "Ну, как?" Анна сказала, что никак, и Люба обиженно пожала плечами и убежала, стуча каблуками по дощатому полу танцплощадки.
После танцев Толя повел Анну в самый темный угол сада. Там было сыро и пахло мхом. Толя сказал, что никогда не простит Анне, что она не сдержала слова, не исполнила клятвы. "Помните, вы клялись мне в любви до конца, до смерти, вот здесь, на этой скамье?.." Анна слушала молча. Неужели правда она говорила этому чужому человеку что-то такое? Он совсем чужой и даже не симпатичный. Ей только интересно было посмотреть на него теперь, через столько лет. Почему-то она вспомнила о летчике и о том, как он предложил выпить за здоровье Забелина. Она подумала о Забелине и улыбнулась в темноте.
- Мне холодно, - сказала она и встала. - Мне холодно и скучно то, что вы говорите...
Толя вскочил и очень смешно ухватился пальцами за стекла пенсне, и Анна громко засмеялась и пошла к главной аллее.
Он шел сзади и обиженно говорил что-то, только Анна не слушала и смеялась, и думала о Забелине. Сейчас он, наверное, сидит в своей комнате на заставе, и тускло горит лампа на столе. За окном черное-черное небо, и шакалы визжат где-то близко. Забелин, наверное, пишет, и лицо у него сосредоточенное и губы он слегка выпятил. Воротничок у него на гимнастерке, наверное, очень грязный...
На главной аллее Анну окружили старые знакомые, сверстники по школе. Все просили, чтобы она рассказала о границе, о муже, и Анна рассказывала про заставу и про бойцов. Анна вспомнила проводника Джамболота и рассказала о нем. Она сама удивилась тому, что проводник Джамболот в ее рассказе получился храбрым я добрым стариком.
Она удивилась, но ей было приятно, что так вышло, и она сказала:
- Я очень люблю Джамболота. Мы с ним большие друзья...
Про Забелина Анна ничего не рассказывала, но она все время думала о нем.
Провожать Анну пошел Митька Костенко, тот самый, который в школе был таким хулиганом. Теперь он работал слесарем в маленькой артели по ремонту примусов. Он шел рядом с Анной и молчал всю дорогу. Только возле самой калитки он сказал:
- Ты скоро вернешься на заставу?
- Конечно, - сказала Анна. - Я приехала только-только на пять дней...
Он остался стоять перед калиткой. Анна бегом побежала по саду. Когда она поднималась по лестнице на веранду, она услышала Митькин голос.
- Хорошо, - говорил Митька. - Очень это хорошо.
- Что тебе надо? - ответил чей-то приглушенный, запинающийся голос.
Анна прислушалась. Ей показалось, что это Толя.
- Отлично, - нарочно громко сказал Митька. - Бегать сюда наладился? Дорожку протаптываешь?
- Отстань!..
- Хорошо. Отстану. Но если еще раз увижу тебя здесь или если будешь к Анюте подкатываться...
- Тише ты...
- Ах, тише? Хорошо, - гремел Митька, - я тебе тишину устрою... Вон отсюда. Понял?..
Анна засмеялась и вбежала в дом.
Она легла на кровать в своей комнате, в той комнате, где она жила с самого детства, в милой своей детской. Она все еще смеялась и так и уснула с улыбкой. Ей снились застава и Джамболот. Джамболот ел яблоко и причмокивал языком, и улыбался ласково-ласково, а потом пришел Забелин и сказал "яблоки", и голос у него был такой, будто внутри у него что-то раскололось...
Анна проснулась рано.
Небо было розовое, и легкий розовый туман плыл над землей. Анна распахнула окно.
Всю ночь ей снился Забелин, и теперь она думала о нем, и она понимала, что он ей дороже всего на свете, он один, только он один. Она очень хорошо понимала это. Ей скучно без него. Ей ничего не интересно без него. Все ни к чему, если нет Забелина.
Анна раскрыла чемодан и начала укладывать свои вещи. Она торопилась, и, когда мама пришла будить ее, Анна, одетая в дорогу, возбужденная и взволнованная, закрывала замок туго набитого чемодана.
Анна уехала двенадцатичасовым поездом.
На вокзале мама немножко поплакала, и отец тоже как-то подозрительно сморкался, и Митька Костенко принес огромный букет, и Люба Стригина пылко обняла Анну и шепнула, что Толя просил передать, что он навеки одинок и несчастен, как этот... ну, словом, как его... ну, Чайльд-Гарольд.
Анна попрощалась со всеми и вошла в вагон, и поезд тронулся. Анна долго стояла у окна.
Стучали колеса. Белые клубы пара неслись мимо окна. Прогремел встречный поезд, и мелькали тени вагонов и яркий свет между ними, тени и свет, и потом пронесся последний вагон, и сразу стало светло...
Анна думала о Забелине. Скорее к нему...
На полке для вещей рядом с чемоданом стояла корзинка, полная яблок. Отец сам уложил яблоки для Забелина. В купе сильно и вкусно пахло яблоками.
Он и не ждет ее так скоро. Может быть, он совсем не ждет ее. Может быть, он думает, что она не вернется, совсем не вернется к нему. Она глупо вела себя, и она все объяснит ему, и он поймет все-все. Скорее к нему. Это единственное важное на свете. Остальное - все равно...
Выйдя из поезда, Анна в толпе увидела несколько зеленых фуражек. Она узнала начальника отряда, начальника штаба и еще нескольких командиров и подумала, что, наверное, приехал кто-нибудь из округа.
Начальник отряда тоже увидел Анну и пошел к ней. Командиры шли за начальником.
Начальник отряда протянул Анне руку.
Вместе с командирами к Анне подошел старик Джамболот. Она кивнула ему и улыбнулась. Ей показалось, что Джамболот сильно постарел. Глаза его слезились.
Кто-то из командиров взял из рук Анны чемодан, и Анна пожала руку начальника отряда.
- Вы получили мою телеграмму? - сказал он.
- Нет, - ответила Анна.
- А я думал... - Начальник отряда помолчал. На его скулах шевелились крутые бугорки. Он отвернулся от Анны. - Я думал, вы знаете...
- Нет, - сказала Анна.
- Ваш муж, лейтенант Забелин, убит! - сказал начальник отряда.
1939