— Это почему же? — главред аж открыл рот. Капитан с Булгаковым навострили уши. Даже Адир перестал вытираться.
— Долго не проживет — коротко ответил я — Будет третья.
— Это вам… — замялся Перцов — Свыше было дадено?
Ответить я не успел, показалась свита премьера с ним во главе.
— За мной! — я устремился к Столыпину, раскрывая папку — Петр Аркадьевич! Отец ты наш!
— Распутин… — премьер сморщился, но затормозил. Вокруг начал толпиться народ, появились жандармы.
— Неужели нельзя приватно?
Но я уже раскрывал папку.
— Нижайше прошу рассмотреть прошение об амнистии! — громко начал я, вытаскивая документы.
— Кого амнистировать собираешься? — усмехнулся Столыпин, оглядываясь. Театр абсурда нарастал.
— В такой торжественной день, вся Россия ждет от властей вести о послаблениях, о согласии и единении в обществе.
— Говори конкретнее. Я спешу!
— Наша партия, Небесная Россия всеподданнейше просит дать амнистию по Выборгскому воззванию.
Народ вокруг пооткрывал рты. Бомба так бомба. Все прошлое лето власть судила депутатов 1-й Думы, которые после роспуска, призвали к гражданскому неповиновению. Осудила. Дала по три месяца тюрьмы и лишила гражданских прав. В том числе права быть избранным в новую Думу.
— Да в себе ли ты, Григорий?? — осерчал Столыпин.
— Как есть, в себе, батюшка. И вот, погляди — я подсунул премьеру бумагу с подписью Николая на нашем воззвании. В правом углу было невнятно начертано: «Рассмотреть».
— Его императорское величество також за согласие и помилование.
Сколько это «согласие» мне нервов стоило… Не сказать и пером не описать. Три вечера подряд «гипнотизировал» царицу, втирал ей про христианское всепрощение. Втер. А она уже потом царю.
Вокруг нас ахнули люди, Перцов застрочил в блокноте. Вот ему будет сенсация, которая перебьет речь Головина. Да, вот так создается «повесточка» в обществе.
— А почему тут?! На ступенях?! — Столыпин пошел пятнами. Сейчас рванет.
— Чтобы не замылили в кабинетах — чуть не ляпнул я.
Амнистия мне нужна была вот для чего. Партия зарегистрирована, есть массовое членство в виде иоаннитов, которых я всех поголовно загнал в «небесники», а заодно избирателями в местных куриях. Но нет «веса». Булгаков, Вернадский — вот и все, кто из «крупняка» согласился вступить. Толстой думает и пописывает статейки, капитана и прочее наше руководство — никто не знает. Нам нужны были «ледоколы». Известные общественные фигуры. Из сочувствующих. Но для этого им надо было что-то дать. А что? Я придумал амнистировать депутатов 1-й думы. Муромцева, Шаховского, Милюкова и прочих. После чего в качестве ответного жеста благодарности, предложить избраться в третью Думу от «небесников».
Тут одним выстрелом убивалось сразу несколько зайцев. Я отрывал «лидеров мнений» от трудовиков и социал-демократов. Получал в партию крупные фигуры, которые приведут за собой новых членов. Строил «защитную» стену. Пойди, разгони теперь «Небесную Россию», коли властям приспичит.
Перцов прочувствовал ситуацию, что меня сейчас пошлют, вынул блокнот:
— Для прессы Петр Аркадьевич! Когда ожидается ответ?
— Мы в новой Думе целиком и полностью поддерживаем сию инициативу — Булгаков тоже быстро сориентировался — Я лично внесу резолюцию в комитет по государственному устройству.
Народ навострил уши.
Столыпин заколебался, я кивнул на автограф царя. Это и решило дело.
— Через две недели дадим ответ — премьер почти выхватил у меня папку, быстрым шагом направился к автомобилю.
Капитан встретил каких-то знакомых и все-таки умотал в ресторацию, Булгаков вернулся к депутатам Думы, а я в задумчивости побрел к саням. Полость у них была поднята, я положил на нее записную книжку, вынул карандаш и вычеркнул задачу с «выборгскими». Взлетит, не взлетит — я сделал, что мог.
— … пьет в Великий пост, скоромное кушает — с другой стороны саней беседовали Распопов с Евстолием-«приставом». Обсуждали меня.
— Еще его батюшка по питию был большой ходок — шурин чиркнул спичкой, потянуло табачным дымом — Ефим Вилкин. Ямщиком был, в Саратовской губернии. Однажды так упился на станции Снежино, что даже не заметил, как выпрягли лошадей из оглобель, а почту на растопку пустили. Дело подсудное! Сел Ефим в тюрьму, а как вышел, смазал лыжи салом и отправился в Тобольск с семьей. Но жене поклялся, что в рот хмельного больше не возьмет. И первое время, правда, не пил. За то был выбран у нас поперву в церковные старосты, а потом и вовсе в волостные старшины.