— Заседание Сеньорен-Конвента Думы объявляю открытым — откашлялся Головин, посмотрел вопросительно на меня. На столах у всех лежал проект Конституции кадетов, отдельно поправки от небесников, которые составил Варженевский с приглашенными юристами. Разумеется, следуя моим ценным указаниям.
— Выборы должны проходить по цензовому принципу! — начал с самого важного Шульгин.
— Полностью согласен, Василий Витальевич! — в ответную атаку пошел я — Ценз предлагаю двойной — либо имущественный, либо образовательный.
— Это как?
— Недвижимое имущество на определенную сумму и окончание гимназии либо приравненных заведений, реальных училищ, например. Если проходит хотя бы по одному цензу — то может голосовать.
Парламентарии задумались — октябристам импонировал имущественный ценз, кадетам — образовательный. Столыпина устраивали оба варианта.
— И как часто вы предлагаете проводить выборы?
— В думу — раз в пять лет, как в рейхстаг.
— А в Государственный совет?
— Своих представителей губернии могут избирать когда угодно. Тоже на пять лет. И государь также может назначать в любое время.
— Назначать?
— Именно. А еще судей Верховного и Конституционного суда, причем этих — пожизненно. Еще государю необходимо право вето на утвержденный Думой состав правительства.
Николая никак нельзя было оставлять без рычагов, а то эти говоруны могут без надзора в разнос пойти. Потому мы предложили совместить посты главы государства и верховного главнокомандующего.
Думцы заволновались, но после короткой дискуссии согласились, что это приемлемо. Судя по всему, их уже начинало раздувать от чувства собственного величия — еще бы, первый настоящий парламент в России, ответственное правительство! Ничего, я эту свору еще взнуздаю, узнаете, что такое настоящая работа. А то ишь, в реале сидели, по пять-семь лет важнейшие законы не могли принять!
Пока депутаты шумели, Столыпин кивнул мне на выход. Пора было договариваться о реальной власти.
Глава 2
— Мне все это очень и очень подозрительно! — премьер посмотрел на меня долгим взглядом.
Сели в кабинете, Анечка принесла на подносе чай. И этим сбила Столыпина с мысли. Я ввел для сотрудников секретариата униформу — черные юбки, белые блузки, никаких сложных причесок у женщин. Волосы закалывать в пучок или хвост — офисный минимализм. Но и в таком виде Танеева выглядела прекрасно. Девушка стала носить очки на цепочке — прямо учительница в старшем классе, мечта пубертата.
— Вы?? Анна Александровна… Как же так? Здесь? Секретарем?? — премьер увидел чай на подносе
— Всякая работа почетна! — Танеева сказала, как отрезала. И подала мне срочный номер Слова, который мы втайне готовили, чтобы обойти конкурентов. Гигантский тираж, огромные, аршинные буквы в заголовке. “Конституция! Слава царю!”.
Столыпин впился глазами в передовицу, я подвинул газету ему поближе.
— Ничего подозрительного тут нет — я ловко перевел разговор, показывая глазами Танеевой, чтобы она оставила нас — Имел беседу с редактором “Слова”. Каюсь, проговорился о вчерашних разговорах про Конституцию в Царском. Вот они и подготовились.
Я хитро посмотрел на Столыпина.
— Сегодня же вечером хотим у Зимнего торжественный митинг собрать. Ты не против, Петр Аркадьевич?
Напор и напор. Не дать ему вернуться к подозрениям.
— Зачем митинг??
А чтобы царь ненароком не передумал.
— Разумеется, в поддержку Манифеста. Сколько народ чаял свободы и вот она, бери, не хочу! Я бы и завтра митинг собрал, а також всю неделю славил царя на площадях.
— Стало быть, судьба Алексея тебя не волнует?
— Молюсь за него каждый день! Было мне видение — все будет ладно, вернут малого в целости.
Разговор опять повернул в ненужную сторону.
— Дозволяешь митинги?
Столыпин поперхнулся чаем. Вот так за здорово живешь брать на себя ответственность?
— По премьерству твоему все решим прямо тута — я решил зайти с козырей — Как только соберется Дума, назначим заново главой нового правительства. Все голоса на то у нас есть…
Столыпин задумался. Он явно меня в чем-то подозревал. Но и куш перед ним светил приличный. Стать сразу первым избранным премьером страны, главой ответственного правительства. Не нужно прогибаться перед великими князьями, слушать часами жалобы Аликс и угождать царю — бери и делай. Прямо просвещенная Европа. Большой соблазн.