– Господа, совещание окончено. – Премьер встал, тоже взглянул в окно. – Александр Петрович, – это уже Извольскому, – будьте любезны на днях появиться в Таврическом. Да, да, вы первый. Проявим уважение Думе. Она теперь…
Тут Столыпин запнулся, не зная, какое подобрать слово. Я помог:
– Она теперь верховная власть. Ну и вы, господа, конечно, тоже.
Всей гурьбой мы вышли из кабинета, министры тут же начали закуривать. Я подписал заявление трясущегося Блюма и тут же попридержал за локоток уходящего Редигера:
– Александр Федорович, на пару слов.
Увлек министра в коридор, подальше от посторонних ушей. Встали в уголке, я в волнении хрустнул пальцами. Теперь все и решится.
– Может возникнуть ситуация… Нехорошая. Когда злые люди будут отговаривать его императорское величество… от даденного слова.
– Вы про Манифест?..
– Именно… – я тяжело вздохнул. – Народ взбудоражен новыми свободами. Не хотелось бы второго Кровавого воскресенья.
– К тому есть основания? – военный министр напрягся.
– Идут сообщения…
– И что же делать? – Редигер растерялся.
– Громко и недвусмысленно объявить, что армия – вне политики. Петербургский гарнизон останется в казармах.
– У жандармерии есть свои части!
– Есть, – покивал я, – но их мало для разгона такой толпы. Которая пока настроена мирно. Слышите? Поют «Боже, царя храни!».
Редигер задумался. Решалась не только его судьба, но судьба всей страны.
– Я поеду к Лауницу, буду у него… – министр кивнул сам себе. – Будет что… Удержу от поспешных действий. Но гвардия мне не подчиняется. Так что…
– Петра Николаевича еще не успели снять, – усмехнулся я. – Повидаюсь с ним. Думаю, и гвардия будет верна приказу великого князя, останется в казармах.
Как хорошо, что власти не успели сделать полицейскую стражу. Эти бы не колебались…
В полдень, когда я вернулся из Зимнего в Таврический дворец и даже успел еще пару часиков вздремнуть тревожным сном, из Царского Села пришла телеграмма: «Пополнение в колонии готово к отправке». Я потер руки! Все идет по плану! Тут же отправил Дрюню, в пенсне и при усах, в мундире жандармского поручика, на телеграф в Питере отбить депешу дворцовому коменданту: «Известная вам персона гостит рядом, в доме дяди. Буквы вырезаны из газет».
Я же упал в кресло у окна и прикрыл глаза, перед которыми, как живая, встала картина Царского Села. Готов поклясться, что там бушует тот еще вихрь!
Наверняка поначалу пошлют эскадрон-другой кирасир в Гатчину, где живет дядя царевича великий князь Михаил. Потом кто-нибудь сообразит, что есть и другой дядя – не цесаревича, а царя. Кинутся на дачу Ник Ника, окружат ее, найдут Алексея…
Поскачут посыльные в Александровский дворец, в Гатчину, пока там не наломали дров, из дворца помчится повозка с императорской четой и весь конвой… Еще через полчаса во всех церквах прикажут бить в колокола, а меня настоятельно затребуют в Царское Село.
И начнется последний акт этого марлезонского балета.
Глава 3
Перед отъездом в Царское Село я успел собрать всю верхушку «небесников». Распределил, кто и когда выступает на митинге, велел согнать в первые ряды всех партийцев, иоаннитов и стоять до последнего. Организовать горячее питание из всех окрестных кабаков. Хотя бы для основных участников. Оных разделить на десятки, свести в сотни.
Вытряс всю партийную кассу ЦК – на еду, на дрова…
– Что же, и ночью стоять? – удивился капитан.
– Хотя бы пару тысяч организуйте. Знаю, будет холодно. Грейтесь у костров. Составьте смены.
– Гармонистов надо – под общественные гуляния все оформить, – сообразил Булгаков.
– Да хоть цыган. Денег я вам дал, держите народ. Все решится в ближайшие дни. И вот что… Пошлите за моей семьей в Царское. Пусть нарядятся в крестьянскую одежду – выйдут со мной все на сцену.
Мне важно было показать народу, что я плоть от плоти его. Выражаю дух и букву общественных запросов. Меня должны увидеть с семьей и на уровне инстинктов понять – «этот наш, этот не предаст!».
– Так нет сцены-то! – простодушно удивился Стольников.
– Так сделайте. И поскорее!
– Прямо на Дворцовой площади?
– Долго ли срубить плотникам? От городовых препятствий не будет. Столыпин выжидает: ждет, чья возьмет.
– А почему чья-то должна взять?..
Вернадский вообще не понимал, о чем речь. Царь уже даровал Конституцию. А тут я организую по сути бессрочный митинг. Вроде и в поддержку, но с кострами по ночам.
– Потому что прямо сейчас Николаю все его родственники, часть министров, все эти гвардейские князья да графья нашептывают отменить Манифест.