Было печально. Мы чувствовали, что расстаемся, и расстаемся навсегда.
Закончив есть, мы все вместе пошли в гостиную и там продолжали тот же необязательный разговор о пустяках. Слова – не главное, главное было то, что творилось в наших душах, а в душах наших поселилась печаль. О моих дальнейших планах мои спутницы меня не спрашивали, боясь растревожить меня и приблизить момент расставания. День клонился к вечеру. Наконец, я решился и сказал:
– Ну, я пойду.
Они не удивились, они ждали этих слов. Меня не спрашивали ни "куда я пойду", ни "когда я вернусь". Это были ненужные вопросы, ибо ответ на них был ясен: "Пойду своей дорогой, и мы больше не встретимся с вами никогда".
– Кто ты? – наконец, задала мне этот выстраданный вопрос одна из них.
– Что ты хочешь – правду, полуправду или ложь? – в свою очередь, поинтересовался я.
– Говори, что хочешь – мне все равно.
– Тогда лучше оставить этот вопрос без ответа, сказал я. – Пока что я – это путь, который куда-то идет. Сегодня я один, а завтра – другой. Я догадываюсь, кто я, но однозначного ответа дать не могу.
Мы помолчали немного, а потом я пошел к выходу. Возле самой двери меня нагнала одна из собеседниц. Кто она – хозяйка дома или та, другая – этого я тебе, читатель, не скажу – пусть это будет моей маленькой тайной. Она взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза и сказала:
– Хочу от тебя ребенка!
Я задумался. В такой ситуации нужно вести себя очень деликатно и важно понапрасну случайно не обидеть человека. Я понимал ее состояние: для нее (да и для многих других женщин тоже) я – это воплощенная мечта ее снов, настоящий герой, короче говоря, идеал человека и мужчины.
– А кого ты хочешь – мальчика или девочку? – поинтересовался я, хотя был практически уверен в ответе.
– Кого угодно, но лучше сына, и чтобы он был похож на тебя!
В который раз мир снова и снова удивляет меня!
Я так и думал, что она ответит "сына", ведь дочь была бы очень слабым напоминанием обо мне, а сын – это сын. Я понимал ее, но между нами лежали тысячелетия – я был старше ее по духу, и, кроме того, между нами лежала все углубляющаяся пропасть между человеком и почти Властелином Миров.
Разговаривать нам никто не мешал – мы были одни, быть может, в целом мире одни. Я ответил:
– Но мы же не женаты.
– Это не важно! – воскликнула она, и в глазах ее была мольба и боязнь получить отказ.
– А кто ты? Что в душе твоей, – спросил я ее и ответил сам себе, – я не знаю. Разреши мне посмотреть в твою душу, и тогда я дам тебе ответ.
– Что это такое – посмотреть в душу? – изумилась она
– Я просто увижу тебя всю, – сказал я, – без остатка – все твои мысли и чувства, поверхностные и глубинные, всю твою память от рождения и до сегодняшнего дня – это небольно, незаметно и быстро: доля секунды – и все закончится.
– Я боюсь этого, – ответила она, и, действительно, в ее глазах поселился страх.
– Я часто делал это без согласия исследуемых объектов: и людей, и животных, – ответил я ей, – но со временем, мне кажется, я становлюсь как-то мягче или вернее сказать, деликатнее. Мне и раньше была свойственна душевная чуткость, но путь, который я преодолеваю, вынуждал делать меня те поступки, которые я должен был сделать, хотя они мне и не нравились. Теперь же я снова вернулся к такому состоянию, в котором пребывал и раньше – до начала пути, – теперь я снова стал почти самим собой в духовном плане, завершив виток развития и вернувшись в исходную точку, но на другом, более высоком уровне: теперь мне не нужно принуждать себя, идя против своей природы, и делать то, что я не расположен делать. Мое колоссальное, все возрастающее могущество приглушало чужую боль в моей душе, которую я иногда причинял окружающим, и от этого она казалась мне маленькой и несущественной; теперь же я привык к нему, и эта моя практически беспредельная власть над миром стала частью меня, утратив очарование новизны и силы, а потому и понятия чужой боли и чужих переживаний вновь обрели свое первоначальное значение – то, которое и было им присуще в моем понимании до начала и в самом начале моего пути, и вот видишь, я прошу у тебя твоего согласия, хотя раньше просто заглянул бы в твою душу без твоего разрешения.
– Та-ак, значит, ты увидишь все, именно все, что есть во мне? – уточнила она.
– Да, – подтвердил я, – а дальше я сам сделаю выводы.
– Я не хочу этого! – испугалась она.
Я понимал ее: знать, что все твои мысли и чувства известны другому – это тяжелое испытание, и хорошо, что люди не могут читать мысли друг друга.
– Можно сделать, как обычные люди, – предложил я, – повстречаться, провести некоторое время вместе, чтобы получше узнать друг друга, а потом можно говорить и о ребенке.