А ещё мне, маленькому несмышленному пацану, уже тогда грезились взрослые развратные тётки. Сексуальность формируется очень рано и, сформировавшись в раннем возрасте окончательно, остается с человеком на всю жизнь навсегда. Все мои сексуальные фантазии тогдашнего пятилетнего возраста, по сути, остались абсолютно прежними, они мало чем изменились с прожитыми мною большими годами и приобретённым жизненным опытом. Тогда они были у меня, конечно, по-детски наивными, но уже в тот мой пятилетний возраст представляемые мной ежедневно разнообразные сексуальные сцены имели уже явный мазохистский характер, и участвовали в этих сложных и запутанных сюжетах исключительно красивые зрелые девушки.
В маленькой Марике жила уже взрослая женщина, я ощущала в ней ее. В свои пять лет, она была не только ребенком, и понравилась она мне именно этим. И мне нравилось видеть отсутствие в ее трусиках ненавистных мне органов, и думать и догадываться об устройстве ее пиписки. Я влюбилась в нее, я начала ее боготворить, это моя первая детская и очень искренняя любовь. Объяснять, как при этом я чувствовала себя девочкой, не хочу, не хочу опошлять своим идиотизмом первые детские воспоминания. Но чувствовала… и уже тогда ничего нельзя было изменить.
— В пять лет я дружил с девочкой, — продолжила я своё повествование об эволюции своей сексуальности. — Она мне запомнилась, поэтому запомнился и возраст. Ну, мы игрались… в куклы, ну и типа того, — свою любовную историю я не стала рассказывать, — Приблизительно тогда же я пытался переодеваться. У меня была сестра и…
— А?: У Вас есть сестра? Родная? — информация эта, видимо, была чрезвычайно важной для господина Крюкова, он удивился, оживился… Может быть, он уже нащупал нить причин моего недуга.
— Да, сестра: на пять лет старше, она с мужем несколько лет назад уехала в Америку на ПМЖ. Очень редко, но я переодевался в её одежду: редко из осторожности. Я очень боялся того, что обо мне могут это узнать: безумно боялся. В детстве я даже думал, если обо мне узнают, что я хочу быть девочкой, то покончу жизнь самоубийством. Боялся больше не стыда, а что разрушу своим ненормальным поведением родительские надежды и ожидания мамы и папы: и всех близких. Потом об этом всё-таки узнала мама, при этом узнала об этом при самых неблагоприятных обстоятельствах. К суициду я, слава Богу, оказалась не склонна. В общем, пережила и это.
— Так, так, так… — он опять скрючился над листочком бумаги, что-то записав. Фамилия Крюков — вот и крючит его всю жизнь судорогами. А листок этот был, наверное, импровизированной амбулаторной картой больного, а точнее психически больного Фомина Бориса.
— А Ваши мама с папой живут вместе? — продолжил допрос «доктор Крюк».
— Они развелись: в тот же период, лет пять как раз мне было.
— А-а-а? — Крюков откинулся в кресло и многозначительно покачал головой, он все понял, неполная семья — разве без папы из пацана может вырасти нормальный мужчина. Я начинала злиться, этот придурок-психиатр начинал меня раздражать.
— Ну, вообще, для меня не так важно знать первопричины, почему так произошло и откуда у меня появились транссексуальные наклонности…
— Нет, нет, это очень важно, чтобы назначить терапию, надо понять причины…
— Какая терапия? Я не испытываю проблем от того, что я транссексуал, всю жизнь я получал от этого только дополнительные удовольствия: Ой, и я, кстати, совсем забыл сказать, что мне нравятся женщины.
— Как нравятся? — Крюков недоверчиво уставился на меня.
— Ну, так, нравятся, то есть они меня возбуждают, — неуверенно призналась я, как будто не веря себе самой.