- Спи уже, - злобно выплюнул слова, и резко встал с кровати, направляясь к выходу. У дверей он замер. Обернулся, всматриваясь в ее лицо. Синие глаза поблёскивали под лунным светом, ямочки на щеках пропали, а озорная улыбка уступила место растерянности и отчаянью. «Она жалеет», - пришел к выводу, стоило только собрать ее поведение воедино. Это понимание пробудило волну необузданной, слепой ярости.
Пальцы механически сжались в кулаки, в глазах мелькнула злоба. Мужчина состроил надменную полуулыбку.
- Не переживай, ты не первая, кто остается здесь ночевать. Утром я сам тебя отвезу, не люблю в подобных ситуациях размениваться на такси. Я же должен отплатить тебе хоть чем-то, - говоря это, он буравил ее взглядом, впивался в душу, и выдирал ее оттуда по клочкам. Растаптывая гордость, самоуважение...
Его слова стали звонкой, приводящей в чувство пощечиной.
- Ты...ты, - задыхалась от бушующей ярости.
- Сволочь? Гад? Я уверен, ты подберешь море «лестных» эпитетов, но не стоит так ворошить свои нервишки и словарный запас, мне все равно, как ты меня назовешь, - ухмыльнулся, - абсолютно все ра-вно!
После этих слов он исчез за дверью.
Руслан молниеносно выскочил на улицу. Ладони ощупали карманы джинсов, отыскивая в тех сигареты. Пару затяжек.
Спина прислонилась к холодной каменной стене фасада дома. Каждая мышца сейчас была напряжена, от того это самое соприкосновение с прохладой стало отрезвляющим.
Выдох.
Яростный, волчий рык, и закушенный в зубах фильтр «Парламента»...
Ночь прошла тревожно. Она тянулась и тянулась, совершенно не желая отдавать права дню, с его солнечными лучами, под которыми исчезают все тревоги. Но когда пришло время завтрака, Кристина не хотела показывать нос на кухню. Не хотела встретиться с его злобным и осуждающим взглядом. Да и вообще не желала его больше видеть, после того, что он сказал ей ночью. После того, с кем он ее сравнил. Со шлюхой, с дешевой и легкодоступной девкой. Его слова засели глубоко внутри, порастая ненавистью, как плесенью.
В машине их обоюдное молчание продолжилось. Руслан внимательно следил за дорогой, не промолвив ни слова. Он переключал скорость, щелкал радиостанции, пару раз снял и надел очки, после прикурил сигарету, сделал затяжку и, чему-то смутившись, выкинул ее в окно.
Кристина старалась не смотреть на него. Прятала свой и без того поникший взгляд, тупо пялясь на свои руки. За этот час она пришла к выводу, что стоит сменить маникюршу. Конечно, эти глупые мысли отвлекали ее от главного, но не настолько, чтобы сердце перестало биться, словно прямо сейчас вырвется из груди.
Облизав пересохшие губы, Ружевич взглянула на сидящего рядом мужчину из-под полуопущенных ресниц. Его лицо было непроницаемым и полностью безразличным к окружающим. «О чем он думает?» - задалась она вопросом. Ей все еще причиняли боль его слова, эти гадкие намеки, они до сих пор эхом отдавались в голове. И каждый раз, как только она пыталась успокоить себя, эти фразы, как шторм, врывались в ее сознание, разрушая на своем пути все позитивные мысли.
На подъезде в Москву, она лопалась от злости и своего бессилия, а Коршун, как ни в чем не бывало, продолжал вести машину.
- Ты не думал извиниться? – все же не выдержав, спросила Кристина.
- Нет, - сухо ответил Руслан, сворачивая к метро. К тому времени на улице пошел мелкий дождь, который усиливался с каждой минутой.
- Нет? – сощурила глаза, пылая яростью. - Просто нет?! – ей не хватало лишь топнуть ножкой, как маленькой девочке. - Ты сравнил меня... - умолкла, подбирая слова...
- Я тебя ни с кем не сравнивал. Это ты сама себе что-то напридумывала, – хмыкнул, глуша мотор. - Ах да, еще потрахалась со мной в лесу, а после сделала вид, что ничего не было, - поджал губы, но они вмиг расплылись в ехидной, мерзкой, по мнению Кристины, улыбочке. - Кстати, - посмотрел в окно, - мы приехали.
Кристина огляделась по сторонам.
- Что? – нахмурилась, совершенно не желая верить в то, что он хотел сделать.
- Можешь выходить. Дальше нам не по пути. Ты же так порывалась уехать на такси... теперь поедешь на метро.
- Ненормальный...
- Ожидаемо.
Ружевич сощурила глаза, помедлила пару секунд, а потом, как угорелая, выскочила из машины. Дверца звеняще громыхнула, кардинально меняя настроение водителя.
Полуулыбка вмиг сползла с лица.
Семь дней спустя...
Кристина сидела в гримерке театра, в тысячный раз прокручивая их последнюю встречу. После той ссоры, он больше не появлялся, даже не звонил. Просто исчез, с того злосчастного дня она его больше не видела. Что очень сильно ее угнетало. Нет, вначале, первые два-три дня, она злилась, и была только рада, что он больше не присутствует в ее жизни. Но после все изменилось. Злость утихла, и на ее смену пришло расстройство. Это расстройство медленно, но верно перетекло в хандру, которая вот-вот была готова перелиться в депрессию.
Сегодня был день премьеры. Премьеры их спектакля с ней в главной роли. Она готовилась к нему очень долгое время. Ждала этого дня, а сегодня восприняла его настолько сухо и обыденно, что не поверила сама себе. Как из-за одного человека она так быстро может менять свои приоритеты? Сцена для нее - все, игра - смысл ее жизни. Без всего этого нет ее самой. Без ролей она затеряется среди сотен многих, и будет уже не собой.
В гримерку забежал режиссер, жестикулируя руками. Поторапливал. Сегодня все были на взводе, оттого ее вялое самочувствие становилось еще хуже. Никогда не любила эту тревогу, и всегда перед любым выступлением старалась настраиваться на какую-то собственную волну безразличия к внешнему миру. В такие моменты они оставались одни: она и ее героиня. Она старалась вжиться в свою роль, сблизиться с ней настолько, чтобы полноценно стать одним целым.
Прозвенел третий звонок, она вяло улыбнулась отражению в зеркале, после чего встала на ноги, собирая волю в кулак и стараясь улыбнуться как можно жизнерадостнее. Сегодня не было привычной медитации, которая позволяла настроиться на определенный лад, но, чему быть, того, как говорится, не миновать. Вдохнув, Ружевич шагнула прочь из гримёрки, подступая к сцене.