- Ну и хорошо. Надеюсь, что дальше оно так и будет. Ведь у нее умная дочь?
Вопрос прозвучал до омерзительности деликатно и даже тепло. Только вот его колючий, вцепившийся в нее клещами, взгляд, говорил обратное.
«Он знает!»
Ружевич сглотнула и поднялась с дивана. Ее шаги были кроткими, мягкими, как у рыси. Пальцы вновь сжали журнал. Олег мягко улыбнулся ей. Но эта мягкость была наигранной, высшей актерской игрой. Глаза же, его темные глаза, говорили истину. Они горели злобой, диким отвращением, но вместе с тем, было в них что-то, предчувствующее сладость. Сладость собственной победы.
- Я тут подумал, - выдержал паузу, которую невозможно было ничем заполнить. Мертвая тишина. Отравляющая. - Нам стоит пересмотреть нашу жизнь. Не правильно это, что муж и жена спят по разным спальням. - Он обнажил зубы, лицо исказилось в кривой усмешке, идентичной оскалу хищника, зверя без чувств, без жалости… - Ты так не считаешь, дорогая? – Кристина открыла рот, но не произнеся ни слова, закрыла. Как рыба, оглушённая динамитом, она брыкалась на поверхности реки, пытаясь выжить. Нырнуть под воду, и больше не видеть этого смрада земной жизни, было бы прекрасным вариантом, но она лежит на поверхности, скорбя о том, что воздух сейчас – яд для нее.
- Что ты хочешь этим сказать? – слова не идут с языка, но она произносит их. Смело, с вызовом.
- Ты задолжала мне пару лет интимной жизни. - Мысли озвучены, сказаны в лоб. Злость больше не была прикрыта маской, нет.
На кофейном столике зажужжал мобильный. Ружевич метнулась взглядом к телефону, на экране которого светился номер. Просто номер. Но она знала его наизусть. Это был Руслан. После их ссоры она удалила его контакт, но уже давно выучила наизусть.
- Ответишь?
- На незнакомые номера, не отвечаю, - скривила лицо.
- Ну-ну, - Лабодский склонил голову. Она чувствовала эту волну напряжения, - не сопротивляйся, милая, - Олег приблизился, расстояние между ними сократилось до нескольких сантиметров, - не надо. - Ладонь обхватила ее щеку, губы изогнулись в победоносной улыбке.
Ружевич сглотнула, содрогаясь от страха. Тело начало лихорадить. Его прикосновения казались холодными, страшными… ею полностью овладело отвращение, и она, не раздумывая, отбросила его ладонь. За этим невинным, но взбесившим мужа жестом, последовала хлесткая, жгучая пощечина. Кристина пошатнулась, прикладывая пальцы к месту удара. Кожа там горела огнем. А мозг выкрикивал сигналы SOS, как жаль, что сейчас их никто не слышал.
Глаза расширились, а губы слегка приоткрылись. Она отчаянно хватала воздух, с остервенением наполняя им легкие.
- Я же сказал, не стоит, - тихий, надменный голос заставил стены гостиной содрогнуться, - будь хорошей девочкой
Лабодский улыбнулся, убирая ее руку от лица. Он с каким-то больным изощрением, словно маньяк, сжал ее пальцы в своей ладони, и дернул на себя. Кристина, растерянная, испугавшаяся, упала в его объятья.
А дальше все было как во сне. Темном, страшном, убивающем ее сне.
Его губы, грубые руки, боль, тиски захватов, все это вереницей сидело в ее голове, после того, как он лег рядом, переводя дыхание. Она лежала неподвижно. Слышала его дыхание, слышала и хотела задушить, убить, избавиться раз и навсегда от него и его сетей. В ней кипела ненависть, ненависть, приправленная безвыходным отчаянием. Всё гораздо сложнее, всё гораздо ужаснее, чем кто бы то ни было мог себе представить.
Кровать промялась, заставляя вздрогнуть. Олег встал на ноги, он еще с минуту находился в комнате, а когда уходил, кинул жесткое, овеянное иронией: «Если еще раз ты приблизишься к нему хоть на километр, я тебя убью». Тихие, пронизывающие душу слова. Дверь закрылась.
Ружевич почти час безмолвно лежала на боку и смотрела в окно. На улицу упали сумерки, но она так и не шевельнулась, лишь изредка ее губы подрагивали, а из недр сознания доносились непонятные бормотания. Слез не было, душа была выжжена дотла. Пусто.
Она вновь была пуста. Раздавлена.
Сознание затуманилось, вновь не хотелось жить. Она ненавидела этот мир всем своим существом. Не могла к нему привыкнуть, не хотела… ее сломали. Давно. Жестко. Сломали и выбросили на обочину этой самой жизни. Заставив улыбаться, заученной глянцевой улыбкой.
Отчего-то вспомнилось детство. Маленькая деревенька, большая русская печка в добротном деревянном доме. Мать, отец, бабуля – семья. Ее семья, которой не стало в один день. Семья, которую разрушили, такие же твари, как и ее муж. Они разрушили, разорвали ее на куски, даже не задумываясь схоронить останки.
Но в чем были повинны ее родители? Что плохого сделал отец - защитил женщину?.. А мать... мать просто не выдержала всего того, что на нее навалилось, как и слабое сердце бабушки. Только вспомнив все это, пропитавшись этим горем, она разрыдалась, накрывая лицо подушкой.
Поток слез не прекращался, всхлипы становились громче, а разорванная душа, словно порванная тряпка на ветру, колыхалась в разные стороны. Минутное помешательство, совмещающее в себе прошлое и настоящее, всю боль и обиду, подняло ее на ноги. Помогло высушить слезы, успокоиться. Взгляд вновь стал холодным, бесчувственным.
Пальцы вытерли остатки слез. А после потянулись за телефоном.
- Да, - голос Руслана показался сейчас спасением, она и не представляла, что еще способна так реагировать. Вновь на глазах выступили слезы. Пришлось собрать остатки воли в кулак.
- Привет, - шепнула, а после прокашлялась, приводя голос в порядок, - как ты?
- Да у меня все лучше всех, - услышала его смех, - а у тебя, все хорошо?
- Отлично,- прикрыла рот ладошкой. Не могла успокоиться, просто не могла.
- Кристина, у тебя точно все в порядке? – спросил серьезнее, уже с неким подозрением.
- Да. Просто у меня съемки, не сможем сегодня встретиться.
- Хорошо. Позвони, как закончишь. Я тогда тоже сегодня поработаю.
- Позвоню, - с этими словами она скинула вызов. Ладонь легла на вздымающуюся грудь, ею вновь овладел страх. «Что она делает? Зачем? Олег же ясно дал понять… ясно…»
В голове была пустота, пустота, среди которой ярко и четко проклевывалась одна единственная мысль – она любит Руслана. Всем своим зачерствелым сердцем она любит этого мужчину. Любит так, как никого никогда не любила.