Когда она вновь открыла глаза, в них ударил яркий свет. Белые стены словно разъедали зрачки. Девушка не понимала где она, вокруг лишь стены. Когда смогла подняться, а произошло это не раньше, чем через два часа, обнаружила, что находится в маленькой узкой комнате, в которой из мебели присутствует лишь кровать. Пальцы медленно изучали стены, как и все тело. Кристина вплотную прижималась к слегка мягкой прорезиненной обшивке. Скребла ногтями, пытаясь добраться до двери. Ручка на двери отсутствовала, и что это выход можно было понять лишь по каемкам проема.
- Где я? – спросила едва слышно. - Где же я?
Осознание приходило медленно, да и все вокруг плыло, словно в тумане. Она едва успевала ухватиться за мысль, как та от нее ускользала.
«Что происходит?»
Чувствовала себя овощем. Она почти не ощущала своего тела, лишь видела, как шевелятся ноги, руки, но что это делает она - признать была не в силах…
Дверь открылась, заставив девушку медленно повернуться в сторону входящего. Высокий, широкоплечий мужчина в белом халате обнажил ровные зубы.
- Как вы себя чувствуете?
Его голос доносился, откуда-то издалека. Хоть она и понимала, что вот он - здесь, близко.
- Где я? - повторила вопрос. - Где? - прикусила губы, обхватывая себя руками. - Где? – завопила, что было сил, бросившись вперед. Ее быстро перехватил еще один, неясно откуда взявшийся человек. Незнакомец же резко стер с лица улыбку.
- Ох, будем наблюдать, - скупо заключил мужчина, - так и запишите, Анечка: у пациентки присутствуют вспышки гнева, - поднес пальцы к губам, - беспричинные.
Ружевич повалили на кровать, последнее, что она видела - были силуэты уходящей троицы, они медленно расплывались, а после наступила тьма.
Она вновь спала. Она спала, а за стеной, в небольшом кабинете, продолжался душевный монолог.
Олег обессиленно потер виски. Он принял это решение, и был готов оставить ее здесь. Если не с ним, то ни с кем. Иначе это никогда не кончится, она сведет его с ума. Убьет его, его же руками, а так… Так для всех безопаснее. Нервы были натянуты, но помощник, вошедший через пару минут, порвал последние нити спокойствия.
Лабодский, не поднимая головы, дослушал рассказ Князева. Этого не могло произойти. Не должно было. Не сейчас. Случись это годом раньше, он бы наплевал, годом раньше, но не сейчас… Сжав пальцами губы, мужчина все же спросил:
- Он звонил?
- Нет, но, думаю, непременно это сделает. Вы просчитались…
- Я?
- Точнее, мы. Я не давал команды стрелять вообще. Этот Марченко отморозок, я вам всегда говорил, что его не стоило брать к нам.
Лабодский устало запрокинул голову вверх. Комнату, словно коркой, покрыла тишина. Гулкая, гадкая.
За окном близился рассвет. И теперь каждая пройденная минута на часах лишь нагнетала ситуацию. А перед глазами то и дело мелькало решение. Резко вскочив со стула, Олег выпрямился, статно поднимая голову.
- Купи билеты в Калифорнию.
- Только вам или?..
- Мне. Она пусть остается здесь. И чтобы ни одна душа об этом не знала. Проследи.
Князев кивнул.
Неделю спустя...
Сентябрьский дождь то и дело заглядывал в окна. Стучал по стеклам своими громадными, ледяными каплями. Осень выдалась холодной, никакого намека на бабье лето. Лишь сырость и серость. Москва словно погрузилась во мрак размеренных холодных дней.
Время тянулось медленно, а каждое известие доносилось до всех со скоростью света. Коршуны почти все время находились в больнице, и ждали лишь одного - когда очнется Руслан.
Это случилось во вторник, ровно через семь дней после ранения.
Руслан, словно ничего и не было, открыл глаза. Яркий свет не казался ему преградой. Как и ноющая боль в груди. Белые стены не вызывали удивления, нет. Все ушло на второй план, а на первом, словно на золотом пьедестале, возвышалась она. Она была с ним все семь дней мрака. Ее глаза были последним, что он видел, прежде чем упасть на землю. Ее крик все еще сидел в его голове. Громкий. Выворачивающий душу на изнанку, но все это было лишь малой частью того, какое место во всем этом он отвел себе. Виновника. Человека, который разрушил ее жизнь. Подставил и, возможно…
Резкая боль прервала поток губительных, разрушающих мыслей. Но он уже полностью стоял на ногах. Палата была пуста, и он несказанно этому рад. Ему необходимо ее найти. Пока не ушло время, пока они не сделали с ней что-то страшное.
Пошатываясь, Руслан вышел из палаты. Необходимо было найти телефон. Минусом частной больницы такого уровня является то, что почти весь персонал знает тебя в лицо. И стоит какому-нибудь санитару, стоящему за километр, созвать «боевой клич», как к тебе уже бежит разъяренное стадо врачей, озабоченно пытаясь вернуть обратно в палату.
- Руслан Леонидович, вам нельзя вставать. Вы еще слишком слабы. Вернемся в палату? – заботливо кудахтал над ухом врач.
- Нужно разбудить Анну, сообщить, что он пришел в себя.
- Не смей. Пусть она отдыхает.
- Извините.
Словно миллионы голосов вокруг. И туман. Белая дымка, медленно заполоняющая коридоры. Слабость.
Широкий больничный коридор отдавал холодом. В палате тихо шумел телевизор. Руслана посадили на койку, продолжая колдовать вокруг. Голос диктора доносился словно издалека, и лишь одна фраза впилась в сознание. Обрушилась с ярой силой. Заставила внутренности сжаться… Коршун выставил руку вперед, пытаясь вглядеться в быстро сменяющиеся фотографии. А ведущий все продолжал надоедливо причитать. Очередное фото и губительная новость.
«Известный бизнесмен Лабодский тайно обвенчался со своей женой, актрисой Кристиной Ружевич, в Америке».
Несколько слов и тишина. Пустота.