Моя эротическая дружба с Максом продолжалась до тех пор, пока не построили стену. После этого мы регулярно переписывались. В 1967 году мое письмо вернулось недоставленным: адресат не найден. И даже могилы Макса я не нашел. Наверно, это судьба, когда любишь пожилых мужчин. В конце концов, остаешься один на скамейке.
«Друг, 47, ищет друга для взаимных побоев тростью, розгами или плетью. Просьба отвечать здесь». Это объявление в старом вокзальном сортире еще кайзеровских времен, с чугунными консолями и старыми перегородками, воспламенило меня. Я нацарапал ответ, назначил время и приметы, по которым меня можно было узнать. Через несколько дней, невероятно заинтересованный, я прогуливался, заложив руки за спину — примета для узнавания, вблизи станции «Осткройц». И тут я его увидел: несмотря на свой возраст, он молодо выглядел, высокий, стройный, подтянуто-спортивный. Смешение беззаботного уличного мальчишки и грациозной кошки. В то же время он излучал ту самую надежность, которая всегда притягивала меня в мужчинах. Мне очень рано начал нравиться «жестокий» секс. Уже в школе я тянул шею, чтобы получше рассмотреть, когда кого-нибудь из одноклассников лупили тростью, хотя мне и было их жалко. Тонкая палочка свистела в воздухе, я задерживал дыхание — со смешанным чувством стыдливости, позора и эротических ощущений я наслаждался, получая сам удары тростью. Когда учитель хватал меня за воротник и пригибал, я понимал, что только первый удар будет гореть огнем, от второго и третьего было уже не больно. Для меня они были скорее возбуждающими.
Злобные филистеры и моралисты, когда они чего-то не понимают, — а что они вообще понимают! — сразу кричат: фу, это выходит за рамки, значит это что-то болезненное, какое-то извращение, прочь! Психологам надо вникнуть, разобраться в моей сущности, сексуальности. Я не терзаю себя постоянно вопросом, почему я стал таким, каков я есть. Я наслаждаюсь, то что я делаю, никому не мешает, даже наоборот, так почему это должно быть чем-то плохим?
С бьющимся сердцем поехал я с Йохеном, моей находкой, от вокзального сортира в Мальсдорф. Он был просто помешан на играх по ролям. Я расскажу об одной: я вытаскивал из шкафа свою коллекцию шортиков — вельветовые, с заклепками, джинсовые, купальные, кожаные — и раскладывал ее на кровати, а он в это время писал на листочках цифры от 1 до 6, которыми нумеровал все шортики. Другая группа записок относилась к орудиям истязания — тонкая трость, толстая трость, розга, плетка, семихвостка. Двумя кубиками мы разыгрывали инструмент и шортики. Потом мы перемножали оба числа: результат давал число ударов, которые наносил он мне или я ему. Причем, пассивная роль мне всегда больше нравилась, видимо, она больше соответствует моей сущности. «Бог мой, ты обращаешься с тростью, как девица из пансиона», — yпрекал меня Йохен, когда я оказывался недостаточно ловким истязателем.
Двадцать семь лет, до самой его смерти в 1987 году мы были вместе. Он был спортивным тренером, а в тридцатые годы известным теннисистом. Во времена Третьего рейха он женился на подружке детства, лесбиянке, чтобы спастись от нацистов.
Йохен командовал мной, и я с удовольствием ему подчинялся. Он давал мне советы, делал фотографии моего строящегося дома и подсказал мне сохранить все счета. Сам бы я до этого не додумался. Женской рукой держать в порядке хозяйство — это одно, а для возни с бумажками я слишком рассеян, мне это просто не дано. Как настоящая женщина, я делал так, как мне говорил Йохен. В своих мужчинах я видел то, что в то время девушка видела в мужчине. Я чувствовал себя защищенным, мог рассчитывать на них, если был в нужде, поэтому они меня очаровывали.
* * *
Этот дом стал моей судьбой. В крайней нужде позвал он меня, и я оказался на месте. Здесь я осуществил свою мечту. Не только мечту о собственном музее — больше, он стал моим домом. Я — руководитель музея, жилец и уборщица в одном лице. Я обставил дом так же, как хозяйки домов среднего достатка делали это в самом начале века.