Полицейские засуетились и притащили мне стулья — некоторые, конечно, тридцатых годов, потому что они не могли отличить их от стульев начала века, — кофейные мельницы и вентиляционные задвижки.
После операции по сбору я отправился к строителям у дома Метте. «Что это ты сегодня так рано?» — приветствовали они меня. Рабочие не заставили себя долго уговаривать, завели трактор, и мы вернулись в Шойненфиртель. Полицейский с собакой стоял на часах. «Ничего не пропало», — ухмыльнулся он. Мы сгребли все и отвезли на мой склад.
Приближался день, когда сестры Хиршфельд должны были переселиться в тесную квартирку-новостройку во Фридрихсхагене. Печально распрощались они со мной. Хотя их новое жилье было современно оборудовано, обе женщины тосковали по своему старому дому на Пенцлауер-штрассе.
Обычно я очень быстро находил общий язык со строителями. Они воодушевлялись, когда я совал им в руку двадцать или пятьдесят марок: «Слушай, тогда мы выломаем тебе еще пару балок. А если тебе понадобятся еще двери, снимай их. Бери и лепнину». Я помню, как в одном доме я все еще возился, отвинчивая лепные розетки, а рабочие уже сверлили отверстия для закладки взрывчатки. Один, с большой трубой, со двора глянул вверх и заметил меня. «Эй, заорал он на своем берлинском диалекте, — шевелись со своими розетками, а то мы взорвем тебя вместе с ними».
Хоть он и говорил это в шутку, но вся ситуация выглядела именно так. Почти никогда мне не удавалось спасать вещи с той же скоростью, с которой шло разрушение. Получая в отделе защиты памятников новый адрес сносимого дома, я часто заставал там лишь горы обломков. При сносе целых городских кварталов социализм действовал с эффективностью и расторопностью высокоразвитого капитализма. Все же мне удалось вырвать у взрывников и рабочих хоть малую толику того, что уничтожалось в Берлине в шестидесятые и семидесятые годы.
Это ведь не просто мертвый камень и безжизненная мебель, в этих предметах отражается история людей, которые их строили, которые здесь жили. Бессмысленное разрушение затрагивает образ жизни, основы духовной и эстетической культуры. Оно необратимо обедняет наши будни.
Во мне всегда жило стремление что-то сохранить — не для себя, а для потомков: жизнь вещей должна продолжаться и не может так бессмысленно кончаться. Эта мысль воодушевляет меня. Делай все что только можешь сделать своими двумя руками, думал я. Часто мне хотелось бы иметь больше рук, чтобы спасти, например, замок Шенайхе или замок Фредерсдорф, который был снесен уже в восьмидесятые годы.
Я демонтировал все в старых домах с большой осторожностью, чтобы ничего не сломалось. Каждый винтик от таблички со звонком я забирал с собой. Спасенные лестничные перила я пронумеровал и хранил в своем музее, пока они мне не понадобились.
Посетители выставки часто думают, что дверные ручки, карнизы, резные планки дверей и плинтуса здесь всегда. Глубокое заблуждение. Но я, конечно, немножечко горжусь, что все так гармонично подходит.
Я расспрашивал хозяек, пожилых дам и служанок, работавших в давние времена, какая мебель могла стоять, например, в гостиной или столовой периода грюндерства, и как она расставлялась. Я листал мебельные каталоги кайзеровских времен, те каталоги, которые я нашел у старьевщиков во время войны. Я рылся у букинистов в поисках книг и был вознагражден: «Практичная домашняя хозяйка» 1900 года и «Я могу вести хозяйство» 1890 года. Они касались исключительно домашнего хозяйства, этикета, обстановки квартиры. И странно, я нашел все это настолько правильным и скроенным по мне, что стал отличной хозяйкой периода грюндерства.
Первая экскурсия по музею 1 августа 1960 года состоялась случайно. В то время трамвайные рабочие как раз ремонтировали рельсы, садовники работали в парке, и рабочие имения рассказали во дворе о музее. «Ребята, мы обязательно должны разочек зайти туда». После окончания рабочего дня они пришли, к ним присоединились несколько любопытных прохожих. Две комнаты я уже обставил полностью — жилую комнату 1890 года, которая и сегодня остается вторым пунктом моей экскурсии и столовую, которую разобрал годом позже, чтобы освободить место для неоготической комнаты.
О моем музее заговорили в округе. Крестьяне и жители Мальсдорфа рассказывали в кафе и пивных: «Там стоит большой музыкальный автомат с жестяными пластинками, и он все их проигрывает». И хотя стены еще не были отремонтированы и с потолка свисала штукатурка, людям нравилось в музее, они находили его занятным. Ко мне приходили рабочие бригады, школьные классы. студенты, изучавшие искусство и, конечно, коллеги — музейные работники.