Оказывается, понравился я ему тем, что на бригадира неугодливо глядел. Пока в Мурманск ехали, надоел мне коллега до чертиков. Со своей пьянкой и со своими разговорами о том, какой он независимый.
В Мурманске, правда, когда белой ночью почемуто только мой вагон приступом брали местные бичи, рассчитывая на водочный трофей, и бригада испуганно отсиживалась в служебках с зашторенными стеклами, завсегдатай не изменил себе. И тут объявился. С монтировкой.
Ванька (это был он) уступил мне оружие:
- Держи!
Сам разбил бутылку и с "розочкой" прыгнул из вагона. Не оглядываясь. Не сомневаясь, что я последую за ним. Ничего не оставалось, как последовать.
Изумленные бичи откатились.
Был уверен, что на обратном пути придется совсем туго. Ничего подобного. Мой нетрезвый соратник не появлялся. Я даже начал нервничать, но тут он возник вновь. С выношенной изящной комбинацией.
В его вагоне возвращается с лесозаготовок в родное украинское село, как выразился Ванька, "жирный лось". Бригадир заготовительной бригады. Везет хорошие бабки. От меня по стратегической задумке полководца требовалось одно - вызвать "лося" в тамбур. Дальше по плану: Ванька вырубает его, сбрасывает с поезда. Земля в Карелии мерзлая, валунов много... Хорош планчик.
Очень хотелось спросить: не шутит ли он. Спросил бы, если бы не знал точно: не шутит.
С Ванькиных слов, светило нам по паре "штук".
Во благородство! Самое сложное - на нем, а деньги - поровну.
- Может, у него и денег-то нет?.. - только и нашелся я.
- Ну да!.. Чего ж он не спит? За бабки трясется.
Сидит за столиком, косится, сволота.
- Почему, сволота? Пахал мужик.
- Он пахал?! - возмутился Ванька. - Бригадир он, "бугор", как наш поездной. За него другие горбили.
Растерялся я. Аккуратно послал Ваню подальше. Аккуратно - потому что догадывался: не уймется. Еще бы!.. Обиделся. Сказал, что и без меня управится. Ушел к себе.
Сижу с паникой в душе. Понимаю, этот кретин сотворит все, что задумал своим воспаленным, пропитым мозгом. Что делать?! Лобовая помеха - будет предательством, а как предашь его после мурманской ночи?.. Но, похоже, придется.
Не пришлось. Судорожно родил хиленькую идейку и с ней подался к налетчику.
- Слушай меня, жлоб, - попер я, закрывшись в его купе.
Ванька глядел на меня обиженными налитыми глазами.
- Сколько тебе бабок надо? - спросил я.
- Ты что, поехал? Чтоб я у тебя взял...
- Это ты поехал. Откуда у меня тысяча?
- Сделаем? - оживился отходчивый Ванька.
- Сколько бабок надо? - пер я дальше.
- Много.
- Ну?!
- В Одессе - долг семьсот, и дела - никакого.
- Сиди в купе, не высовывайся...
Я пошел к "жирному лосю".
Лось оказался щуплым болезненным мужичишкой. Легкая добыча для Ваньки.
Выложил мужичку все, с чем пришел, а пришел со следующим: ко мне обратились пару головорезов. Попросили вызвать мужичка в тамбур. За это обещали пятьсот. Жертву пасут еще с Мурманска. За то, что сейчас откровенничаю, мне светит составить с мужичком парное выступление. Но такой я хлопец, рисковый. Сам почти хохол, из Одессы. Имею к жертве предложение. Я с риском для жизни (своей, конечно) прячу мужичка у себя в купе. Высаживаю его так, что никто не обнаружит. За спасение желаю получить обещанные семьсот.
Жертва очень испугалась. Но закапризничала: денег таких отродясь не видывала. Это ошибка. Надо передать хлопцам, что они его с кем-то путают.
А деньги, похоже, были. Очень настороженный мужик. Еще до моего прихода настороженный.
Извиняюсь, отбываю к себе, сообщив на всякий случай, в каком я вагоне. "Лось" очень не хочет, чтобы я уходил. Бормочет что-то жалобно по-украински. Кошки меня по душе скребут: перепугал человека. Но ухожу. Чувствую: дрогнет - придет.
Пришел. Божится, что денег нет, что порешат ни за что. Потом, чуть не плача, достает пятьсот.
Спрятал я его, бедного, в нише наверху в служебном купе, матрацами вонючими завалил. Сидел он там почти сутки. В туалет в бутыль ходил. А что было делать?..
Высадил, не доезжая одной станции до его хутора. Высадил не на перрон - с другой стороны. Объяснил: для конспирации. Когда высаживал, мужичок уже не был плаксивым, деловито юркнул во тьму, под соседний товарняк.
Сожалел я после: переиграл. До его станции хоть надо было довезти. Все-таки домой человек возвращался, после нескольких лет разлуки. А я ему такое возвращение: ночью, под товарняк и полем...
Ванька был в восторге от проведенной операции. Деньги все брать отказывался, ну тут уж я настоял.
- У меня в Одессе "волына", - растроганно доверился он. - Такое сотворим!..
Но и после этого не унялся. Перед самой Одессой поведал всю драму своей поездной жизни.
Есть у него в бригаде зазноба, на которую с некоторых пор положил глаз и бригадир. Зазноба не знает, куда податься (Ваньку любит, бригадира боится), бригада, конечно, на стороне бригадира. Ивана стремятся выжить. Тот намерен отлупить бригадира на перроне в Одессе.
- Подстрахуй, - попросил Ванька. - Так не лезь, а кто-то рыпнется останови.
Тоже неплохой план. В бригаде человек десять здоровенных мужчин. Из них двое - родственники бригадира. Но, слава богу, все обошлось. Бригадир, видно, почуяв неладное, покинул состав до того, как Ванька планировал приступить к осуществлению задумки. Я же преданно ждал у бригадирского вагона. Что еще оставалось делать...
С этого началась наша дружба с Ванькой Холодом.
Не слишком, надо сказать, благоприятно началась.
...Прошло всего три месяца. Меня разыскал тренер, выяснилось, что оба мы не правы. Можно возвращаться в команду.
Кончалось лето. На сборах под Одессой приключилась небольшая травма. С инфекцией в области левого колена. Через пару недель, когда нога стала черной, болючей и несгибаемой, меня отправили в Одессу.
Полдня мотались по городу, выискивали заведение, готовое принять. Готовой оказалась только еврейская больница. Доставили в нее к ночи.
Очень неприятно стало, когда, осмотрев ногу в приемной, деликатно намекнули: наверное, отрежут. В двенадцать ночи - особенно неприятно.