О нем у нас ходили самые противоречивые слухи. Одни считали, что он уже давно завязал, другие — что это опытный, коварный и хитрый карманник. Споры возникали не только среди нас, бригадмильцев, но и среди оперативных работников уголовного розыска. Для споров были основания. Малышка — такая у него была кличка — в трамваях, автобусах и магазинах появлялся довольно редко и не без причин. Он не болтался часами в магазинах, не толкался без дела на остановках, как это делали другие карманные воры. Малышка заходил в магазин, когда ему нужно было что-то купить, садился на трамвай или в автобус, когда ему нужно было куда-то ехать. Но нет-нет да и поступали в милицию заявления о крупных карманных кражах. Многие из нас в этих случаях грешили на Малышку: потерпевшие часто описывали приметы человека, похожего на него. Свою кличку получил он из-за маленького роста, хотя от роду ему было около тридцати пяти.
Карманные кражи имеют свою специфику доказывания. Обычно это тайная кража, о которой потерпевший узнает не сразу, он ее не замечает и если говорит, что около него вертелся какой-то человек, и даже опознает этого человека, доказать кражу будет невозможно: ведь потерпевший не может утверждать, что именно опознанный совершил преступление.
В нашей картотеке Малышка больше числился по той причине, что его знал Михаил Николаевич. В 1944 году Малышка судился за карманную кражу, и в то время Фомину пришлось им заниматься. У дяди Миши сложилось мнение, что Малышка неисправим. Почему у подполковника сложилось такое мнение, он не говорил. Но его убеждение было твердым, непоколебимым, несмотря на то что, освободившись из мест заключения, Малышка после войны окончил институт и сейчас работал старшим инженером в Гипрограде.
Я видел его фотографию: строгое, волевое лицо, твердый, прямой взгляд. Создавалось впечатление о решительном, даже беспощадном человеке. Но встречаться мне лично с Малышкой не приходилось.
...Шли экзамены за восьмой семестр, четвертый год моей учебы. В общежитии мы жили все так же втроем, все в той же комнате. Общежитие стало для нас родным домом. Июль в этом году выдался на удивление теплым, мягким. Тополя отцвели рано, и белоснежный пух кружил в воздухе, попадал на лицо, лез в глаза, застревал в волосах и, наконец, плотным слоем скапливался в углублениях между проезжей частью и тротуарами, где его вечерами поджигали мальчишки, бегавшие наперегонки с огнем. А нам хотелось бродить по затемненным старым улицам, вдыхать прохладный вечерний воздух, перемешанный с запахами еще теплого асфальта, слушать нескончаемый говор сильной реки и мечтать, мечтать, мечтать о будущем. Днем же хотелось на природу, в мягкую прохладу парка, леса, к прозрачно-зеленоватым водам реки. Игорь выбирал для этого часы, но мы с Жорой временем не располагали. Откровенно говоря, в течение года мы кое-что запустили и теперь не отрывались от учебников. Без стипендии ни мне, ни Жоре было нельзя. Игорь подсмеивался над нами:
— Зато всех карманников в городе переловили. Посмотрим, что с вами будет на государственном праве и процессе. Это вам не «уголовка» — осмотр места происшествия, объект, субъект, прямой и косвенный умысел, — это предметы поглубже.
Под «уголовкой» он имел в виду уголовное право и криминалистику. К этим дисциплинам мы питали особую слабость. Игорь же готовился стать адвокатом и потому особое внимание уделял цивильным отраслям права. Часто он представлял себя в зале суда, приосанивался перед зеркалом, кстати и некстати вставлял в свой разговор фразы на латыни. Что и говорить, занимался он целенаправленно, планомерно, устремленно, поэтому в период сессии ему не приходилось и не требовалось, как нам, корпеть над учебниками. Мы же сидели день и ночь, и это позволяло нам сдавать не хуже его. Правда, у нас было твердое правило: в ночь перед экзаменом хорошо выспаться и утром зубрежкой больше не забивать голову, лучше спокойно прогуляться по городу.
Так поступили и в этот раз. Экзамен был назначен на четырнадцать часов, и мы с Жорой по своей бригадмильской привычке с утра решили заглянуть в магазины.
Жора сиял как новенький медный грош. Настроение у него было отменное. По его виду никто бы не мог и подумать, что вчера вечером между ним и Игорем произошла серьезная стычка. Одурев от учебников, мы с Жорой решили побродить вблизи общежития по многочисленным, плохо освещенным переулкам. И в одном из них совсем неожиданно увидели Игоря с Валентиной. Она училась в финансово-экономическом институте и считалась невестой Игоря. По крайней мере, он часто фантазировал о том, как они с Валентиной будут строить семейное счастье после окончания учебы. От его философствований на эту тему Жора морщился, как от зубной боли, и иногда, едва разжимая губы, говорил только одно слово: «Мещанство».