Гренобльское воспоминание — близкое и потому столь яркое. Я не могу восстановить в памяти подробности более ранних решающих матчей, но одно я помню отлично: на каждый из них мы выходили в таком же настроении, как на эту игру с канадцами. Да, забить четыре шайбы в ворота сборной Чехословакии за пять минут почти невозможно. Но то был для нас «последний решительный», и этим сказано все.
Нет на свете команды ни в одном виде спорта, которая бы проводила все соревнования одинаково сильно, на пределе своих возможностей. Спады и неудачи — вещи в спорте неизбежные. И в этом смысле сборная СССР по хоккею не исключение. Но «последний решительный» — совсем другое дело. Тут болезни, слабости, сомнения в своих силах — все остается по ту сторону хоккейного поля. С собой мы берем лишь то, что нужно для победы. Такой вот несгибаемой, могучей, полной сил и уверенности в себе, такой — не будем бояться громких слов — непобедимой знаю я нашу команду в решающих матчах последних семи лет. И в этом с ней не может сравниться ни один ее противник, каким бы большим опытом и изощренным мастерством он ни обладал.
Я думаю, что это идет от воспитания. От отношения к общему делу, от отношения, которое каждому из нас с детства прививается дома, в школе, в команде.
Но от сознания того, сколько радости мы дарим своими победами сотням тысяч людей, мы понимаем, что не имеем права лишить их этой радости.
И какая в конце концов разница, что одни покидают команду, а другие приходят вместо них. И те и другие ведь выпечены из одного теста. И потому им, а не кому-то другому всегда улыбается спортивное счастье.
День пятнадцатый
Сегодня полдня бродил по городу, прощался: послезавтра в девять утра домой.
Заодно надо было выполнить слезную просьбу знакомого болельщика — купить лыжную мазь под названием «эксилит». Исходил безрезультатно пешком полгорода — нигде нет, ни в одном магазине. Финский сфикс есть, а шведского эксилита нет. А ведь скажешь дома, что чего-то не достал в Стокгольме, не поверят. Как это так: «Там, у них (Райкин замечательно эти слова говорит, да еще рукой жест такой в «их» сторону делает), и вдруг нет. Быть такого не может…» Оказывается, может.
Днем игрался единственный матч Швеция — США. Игра получилась занимательная. Шведы выиграли 10:4.
Вечер провел с болельщиками.
Можно сказать, всю свою сознательную жизнь я прожил в спорте, но так и не могу до конца понять сущность этой загадочной болезни. Болезни, которой больны футбольные и хоккейные болельщики. В детстве и юности все мы подвержены каким-нибудь страстям — марки, животные, монеты, гербарии. Но у подавляющего большинства все это проходит с возрастом. Футбольная и хоккейная «болезни» не покидают миллионы людей до глубокой старости. Число фанатиков театра, кино, меломанов, библиофилов ничтожно по сравнению с числом болельщиков. Для меня это непостижимая тайна — откуда берут время инженеры, рабочие, школьники, служащие, студенты, если надо прибыть в любой час дня и ночи на игру или тренировку «своей» команды. И откуда они все знают?
Мы поздно вечером возвращаемся из поездки, и, прежде чем распустить нас по домам, тренер предупреждает:
— Завтра тренировка в Сокольниках.
К назначенному сроку подхожу ко входу на каток, и там толпится уже не менее двух сотен ожидающих начала нашего занятия. Большинство из них я знаю в лицо — они из года в год, зимой и летом, следуют за нами повсюду, где бы ни назначена была наша очередная игра или тренировка. Иногда я с удивлением узнаю знакомое лицо перед входом на стадион где-нибудь в Горьком, Ленинграде или Свердловске.
…Это может случиться до или после матча, до или после тренировки, в Лужниках, на «Ширяевке», в Сокольниках или ЦСКА, днем, утром или вечером — место и время действия могут меняться. Но стоит хмне остановиться, встретив знакомого, и я точно знаю, что случится дальше. Это повторялось тысячу раз. О чем мы разговариваем — тоже неважно. Но спустя пару минут метрах в десяти от нас соберется довольно солидная группа людей. Они будут молча и недвижимо стоять некоторое время на почтительном отдалении от нас. Мет, они затем не разойдутся. Просто они сделают два-три шага вперед. Потом еще, еще… Спустя десять минут мы уже стоим в тесном кольце молчаливых и не пропускающих ни одного нашего слова слушателей. Они могут простоять там сколько угодно, простоять до тех пор, пока мы не распрощаемся. И тогда разойдутся так же молча. Что они узнали? Что нужно им было от нас? Мы ведь не произнесли ни слова о хоккее… Ничего не понимаю.