Выбрать главу

Вот, Тимоша, какой человек разговаривал с нами на празднике.

Когда я в первый раз вошёл в казарму, то очень удивился: какой тут порядок! Нигде ни пылинки, ни соринки. Койки расставлены ровненько-ровненько. А шинели не просто на вешалке висят, а одна в одну заправлены. Подошёл я к пирамиде — там оружие хранится — и вижу: карабины стоят чинно, один к другому, как солдаты в строю.

Я тогда подумал: красиво! А для чего это нужно, понял не сразу.

Оказывается, такой порядок для того нужен, чтобы в случае боевой тревоги никто ничего не искал, не суетился попусту, не мешал друг другу, а мигом собрался и был готов к бою.

Только своей первой боевой тревоги я не сразу дождался. Сначала пришлось многому поучиться: полы мыть, дрова колоть, землю копать, картошку чистить, одежду чинить да стирать…

Некоторые ребята были недовольны, даже ворчать про себя начали: «Да кто мы, в конце концов, солдаты или домашние хозяйки?»

Но ведь всё это хозяйственное и правда надо уметь делать. Понял я это в первом же походе. Вот когда солдат сам себе и повар, и портной, и парикмахер, и сапожник. Врать не буду, сначала я от всех солдатских обязанностей очень уставал и к вечеру, бывало, еле-еле до койки добирался. А потом ничего — привык.

И ещё от чего мне сначала трудно было, так это от того, что не умел я по часам жить. А в армии всё по минутам расписано: и сон, и еда, и свободное время, и занятия, и бой, и караульная служба. Не зря о старом солдате говорят: разбуди его среди ночи, спроси, который час, — он тебе тут же ответит: «До подъёма, к примеру, четыре с половиной часа осталось». И не ошибётся.

Помню, когда я совсем ещё маленьким был, всё думал: в армии генералов больше, чем солдат, и кругом ордена сияют, день и ночь оркестры гремят. На самом деле, конечно, не так, и первый генерал, которого я в армии увидел, смотрел на меня с портрета. То был русский полководец Суворов. Рядом с портретом на листе бумаги написаны были слова, которые он любил повторять: «Тяжело в учении — легко в бою». Точные слова, я теперь это по собственному опыту знаю.

На первых занятиях после трёхкилометрового кросса я чуть не помирал, язык на плечо высовывал, а теперь и пятнадцать километров могу пробежать. Вспотеть, конечно, вспотею, но упасть — не упаду.

* * *

Можешь меня поздравить, Тимофей Григорьевич, я от самого командующего благодарность получил. А в армии это считается очень большой честью. Тебе, наверное, интересно, за что благодарность? Тогда слушай.

Дали нам с ефрейтором Баланчуком задание: установить на одной важной горушке радиостанцию. Сделали всё, как полагается: наладили, проверили, двое суток на той горке отдежурили. А потом пришла смена. Передали мы другим солдатам радиостанцию, а сами пошли в часть.

Идти было недалеко — километров восемь. И всё бы ничего, да, как назло, начался дождик. Сначала моросило, а потом как припустит, ну самый настоящий ливень. В один момент мы до нитки вымокли. Но и это не беда. Хуже другое: дорога, а точнее сказать, тропинка, по которой мы спускались, сделалась до того скользкой, будто её киселём вымазали или мылом натёрли.

Вот тут-то и случилась беда. Баланчук оступился. Я глазом моргнуть не успел, а он уже слетел с тропы и в кустах очутился. Полез я к нему на выручку. Смотрю, лежит Баланчук, еле дышит. Спрашиваю: «Ты живой?» Говорит: «Живой, только что-то с ногой случилось, разогнуть не могу». Ну, я поглядел, перелома вроде нет, скорее всего вывих. Что, думаю, делать?

Баланчук говорит: «Давай, Алёша, двигай в часть.

Я полежу тут, пока ты помощь организуешь».

А какая может быть в таком положении помощь? Машина санитарная сюда не въедет. Ребят с носилками привести? Так сколько же это времени пройдёт, пока я туда-сюда обернусь! А дождь лупит холоднющий. Баланчук совсем застынуть может. Словом, принял я такое решение. «Хватайся за плечи, — говорю Баланчуку, — и держись крепче, буду тебя на дорогу спускать».

Тащил я его до самой ночи. Честно сказать, под конец уж думал, сил не хватит. Только тем себя и подбадривал, что всё старался представить, как это девчонки-санитарки на войне по сорок раненых с поля боя выносили. И ведь не под дождём, а под огнём!