Тут тоже пусто и миловидная медсестра в белом халате быстро меня осматривает. Ставит градусник.
— Рус, ну мы пойдем? А то Сыч ругаться будет.
Я уже знаю, кто мои друзья. Очкастый брюнет — Лева Коган. Его отец — знаменитый фельетонист из Правды. Гроза министров и секретарей обкомов. Немало из них было снято после статей Когана-старшего. «Сегодня в фельетоне — завтра в столыпинском вагоне». Мама — известная пианистка. Оба родителя Льва, несмотря на свою очевидную национальность, старые члены Партии. Не попали ни под репрессии, ни под дело «врачей-вредителей». Сам Лев хотел заниматься электроникой, радиоделом. Но папа сказал надо — сын ответил есть. И пошел в журналисты. Дисциплина в семье Коганов армейская.
— Давайте уже, дуйте обратно. Дима, дашь потом списать конспект?
— Да, у тебя же по марксизму-ленинизму автомат? — удивился мой второй друг и сосед по парте. Дмитрий Кузнецов. Сам из Рязани, служил в десантных войсках. У нас с ним «боевое» братство на факультете. Мы единственные на курсе, кто служил. Плюс уже три года как живем в одной комнате в общаге. Вообще, факультет журналистика располагается на Моховой. Но своей общаги у «акул пера» пока нет, поэтому они базируются в главном здании МГУ. Где проходят некоторые лекции.
— Не хочу злить Сыча — я посмотрел на градусник. 36.6.
— В космос можно посылать — медсестра быстро глядит на цифры и начинает засовывать мне в нос тампоны из ваты — Перенапрягся. Посиди тут пока, отдохни.
— А ведь сессия только начинается — Коган подталкивает к двери Кузнецова — Давай, увидимся в столовке.
Друзья уходят, а я смотрю на отрывной календарь на столе медсестры. Какой же сейчас год? Вот что меня волнует в первую очередь.
На дворе 14 мая 1964-го года.
Делаю легкое усилие, мысленно отрываю уже свою память. Про хрущевскую эпоху я знаю все. Последний год правления «кукурузника». Осенью его снимут. Пост первого секретаря ЦК КПСС займет дорогой Леонид Ильич. Брежнев и Ко уже сейчас ускоренными темпами строят заговор против Хрущева. Подговаривают друзей из Президиума ЦК, ведут переговоры с секретарями обкомов. Хрущев обречен. Против него вся союзная и республиканская элита, армия и КГБ. И причин тому несколько.
Во-первых, неудачи в сельском хозяйстве. Хрущеву так и не удалось накормить страну. Метания, эксперименты, кукуруза и целина, капельный полив и химизация. Чего только не перепробовал неугомонный Никита. Но все, что было гладко на бумаге — натыкалось на овраги советской бюрократии и безответственности. Кукуруза, которой Хрущев так поразился в Америке, отказывалась расти в районах рискованного земледелия средней полосы России. Распахали целину? А заодно с ней и казахские солончаки. Лесополосы высадили поздно, последние два года на целинных землях бушуют песчаные бури. Урожай погиб, в стране намечается острый дефицит хлеба. Его ощущают даже в крупных городах. Это вызывает сильное недовольство народа. Уже случился бунт в Новочеркасске.
Во-вторых, элиты. Их Никита тоже больно пнул. Разделил обкомы, сокращает армию и генералитет. В верхах растет раздражение. Чуть не начали ядерную войну с США («свозили ракеты на Кубу и обратно»), рассорились с Китаем (личный конфликт Хрущева и Мао), разругались вдрызг с интеллигенцией (матерные эскапады в Манеже против скульпторов и художников) — и все ради чего? При этом удивительно, но сама творческая жизнь в стране на подъеме. Снимаются фильмы-шедевры, пишут гениальные романы и песни. Эффект «оттепели»? Но оттепель объективно заканчивается, если уже не закончилась. Через год на Саматлоре забьет первый, самый мощный фонтан нефти. Откроется новая углеводородная сокровищница Сибири. Разумеется, на Западе узнают и о нефти и о газе. Узнают и поставят в уме галочку. Ведь углеводороды — это кровь мировой экономики. А капиталисты-вампиры любят кровушку. Очень любят.
— Русин, тебе сколько полных лет? — медсестра заполняла карточку на меня.
— Двадцать четыре.
— Так ты после армии?
— Точно — я встал, прошелся по кабинету. Ничего не болело, голова прекратила кружиться. Кровь тоже не идет. Аккуратнее надо быть. Осмотрел белую рубашку с коротким рукавом, темные брюки. Вроде не закапал. Мое внимание привлекла необычная пряжка ремня. Скрещенные мечи. Подарок?
— В каких войсках служил? — медсестра кокетливо поправила белокурую прядь, выбившуюся из-под шапочки.
— Пограничник.
Я присмотрелся к девушке. Ничего так, высокая и фигуристая. Белый приталенный халат подчеркивал все прелести женской фигуры. Грудь так третьего размера. Карие выразительные глаза. От моего взгляда девушка покраснела.
— Ты ведь Вика? — я напрягся, сделал мгновенный прокол в память Русина. Прошлый год, картошка, подмосковный колхоз, грязь, бараки… И мы, двадцатилетние лбы, убирающие плоды природы. А вечером поющие под гитару, употребляющие портвейн Агдам и кадрящие окрестный женский пол. Причем судя по воспоминаниям Алексея, будущие журналисты пили так, будто у них впереди несколько запасных печеней. Парочку самых отвязанных судили на комсомольском собрании. Вроде бы привели в чувство. Потребляй, но не злоупотребляй!
— Да, я Вика — девушка нахмурилась — И да, ТА САМАЯ ВИКА!
Медсестра повысила голос, громко шлепнула печать. Чем это она так недовольна? Я еще раз кольнул память. И чуть не рассмеялся. История достойна включения в развлекательный роман. Главная проблема на картошке была одна — влюбленным парочкам негде было уединиться. На природе? Уже холодно. Идут дожди. Из жилых помещений — женский барак, мужской, столовая. Последняя закрывалась на ночь на огромный амбарный замок. Но была еще баня. В парной которой можно было вполне быстро устроить как нас учили в армии «скоротечный огневой контакт». Естественно, очередь на баню была расписана на неделю вперед. Тем более «парились» только вечером — днем работали и работали без дураков. Тунеядцев в Советском Союзе не жалуют. Вика была прикреплена к нашему отряду в качестве фельдшера. Обработать мозоли, вылечить отравление… Сошлась с комсоргом курса, Колей Петровым. Отличником, спортсменом… Античный профиль, фигура культуриста, поет завораживающим баритоном под гитару — трудно устоять. Вот Вика и не устояла. После недолгого периода ухаживания, крепость пала и девушка пошла с ним в баню. И тут как назло в колхоз примчался декан. Ему доложили о моральном разложении студентов и он решил, не надеясь на комсомол, лично вложить ума подотчетной молодежи.
Декан факультета журналистики в МГУ — фигура легендарная. Ян Заславский. Пережил четырех генсеков страны и одного президента. Умный, талантливый… Но все его таланты не помогли в бане. Ян, еще будучи только исполняющим обязанности, одним наскоком ворвался в предбанник (кто-то настучал о месте «огневых контактов»), увидел разбросанные мужские и женские вещи, услышал характерные звуки. Схватил бюстгальтер, злорадно улыбнулся. Его улыбки, я естественно не увидел в памяти Русина — это уже мое воображение дорисовало. Декан, стал дергать закрытую дверь — кто-то умный прикрепил изнутри крючок.
— Дорогие мои! Пора открыть дверь и идти собирать чемоданы! После чего выметаться к чертям из лагеря!
В парной воцарилась тишина. Наконец, через 5 минут вышел голый парень. Это был Коля Петров. Плотно прикрыл дверь. Заславский тут же начал выяснять фамилию и группу. После чего ехидно поинтересовался:
— И что же ты там ночью делал?
— Мылся — на Петрове не было лица. Он уже себя видел марширующим в кирзачах. ЧМО — человек московской области. Их о-очень не любят в армейской казарме.
— И с кем же ты там мылся? — декан приподнял за лямку белый бюстгальтер.
Парень молчал, опустив голову. И вдруг в предбаннике стало тесно. Внутрь зашли сразу все двадцать девушек отряда. В грязных резиновых сапогах, телогрейках. Возглавляла группу Оля Пылесос. Староста курса. Пылесосом ее назвали не по какой-либо похабной причине, а лишь потому, что некоторые молодые первокурсники, которые только заселились в эмгэушную общагу впервые увидели пылесос. В руках Оли. Она убирала им свою комнату. Девушка была из небедной подмосковной семьи (говорили, что дочка первого секретаря райкома Зеленограда) и очень чистоплотная. Я поразглядывал ее в памяти Лехи. Невысокая, точно ниже Вики, с широкими бедрами и мощным бюстом. Талия есть, а также присутствует красивая шея, роскошная грива рыжих волос. Аппетитная, ничего не сказать.