Целовал, словно она стала для него единственным источником жизни, словно задыхался и дышал этим жадными поцелуями. Руки, еще недавно слабые и безвольные, обвивали ее плечи, прижимали к телу, вынуждая забыть о том, что он ранен и что рана может опять открыться.
— Как же я по тебе скучал, — прошептал в губы, целуя подбородок, шею, спускаясь к острым ключицам.
Анна лишь на мгновение закрыла глаза, позволяя себе эту маленькую слабость, согреваясь его теплом и жаром, который змеился по коже от новых поцелуев и смелых прикосновений. Мир на мгновение перевернулся с ног на голову, когда мужчина подмял ее под себя, нависая сверху, торопливо расправляясь с тугой шнуровкой платья и едва ли не рыча от нетерпения.
Сердце Анны испуганной птицей рвалось в груди, ударяясь о ребра, заставляя сжимать от боли губы, пряча жалобные стоны. Что это с ней? Страх? Да, вероятнее всего: никто и никогда не делал с ней ничего подобного, и она никогда бы не позволила, но сейчас… Сейчас она все еще пребывала в другой, вымышленной реальности, наверное, где-то за чертою жизни и смерти, где-то в иной вселенной, где два чужих друг другу человека становятся единым целом, взаимозависимыми и неделимыми.
Она дрожит, всхлипывает и кусает губы, желая и боясь своих желаний, и, где-то глубоко внутри, боясь того, что будет после. Правда, сейчас кажется, что этого после никогда не случится: есть только настоящее, лишенное прошлого и будущего.
Леший отбрасывает платье в сторону, как ненужную тряпку, стаскивает с плеч сорочку, касается ладонью груди, вынуждая девушку испуганно ахнуть и прикусить губу, а потом накрывает сжавшуюся от холода и возбуждения вершинку ртом, терзая и лаская, снова и снова опаляя жаром своего дыхания.
Анна дрожит, слепыми пальцами запутывается в его волосах. Она не в силах разомкнуть веки. Как же страшно осознавать свою беспомощность и просто плавиться от его рук, губ, языка…
— Мой Лисенок, — шепчет он, возвращаясь к ее губам, неистово целуя и требуя большего и забирая желаемое без единого намека на сопротивление.
Анна откликается на его голос и открывает глаза, глядя в его затуманенным взором.
— Лисенок, Лиса… Алиса, — ласково шепчет он, целуя нежную кожу за ушком и снова спускаясь ниже.
Анна вздрагивает, пытается встретиться с ним тревожным, испуганным взглядом, касается ладонью лба, слишком горячего, почти обжигающего ладонь.
«Это не ОН. Это не мой Леший! Это чужой — ЕЁ мужчина, офицер, раненый на мосту и брошенный умирать с именем другой женщины на губах».
Всего несколько торопливых ударов сердца, пара коротких мгновений и сонная реальность рассыпается, словно слепленная из песка скульптура. Нежные поцелую кажутся колючими и ранящими, ласковые руки чужими и грубыми, каждое новое касание болезненно острое и опасное, как лезвие клинка.
— Это я! — набрав в грудь воздуха, произносит Анна. Руки пытаются оттолкнуть, освободить тело от чужого плена, но он не слышит, целует, тянет остатки разорванной сорочки вниз.
— Не смей! — с прорвавшейся злостью выкрикивает девушка, пытается приподняться и в отчаянии отвешивает ему пощечину, затем еще одну, оставляя след на его щеках. Она ударила бы с и в третий раз, но Леший наконец опомнился и поймал ее руку, подтянулся выше, приблизился к ее лицу, больно ухватив за подбородок и вглядываясь в глаза испуганной девушки. Его взгляд теперь был трезвее, это выражение бессильной ярости она знала слишком хорошо.
— Что ты сделала со мной, ведьма! — прорычал он ей в лицо, и она испуганно дернулась.
— Все ты! — горячее дыхание касается дрожащих губ, страх сковывает сердце.
— Отпусти, не тронь! Ты не имеешь права касаться меня, Леший! — собрав остатки смелости, шипит Анна.
— Ты одурманила меня! — обвиняет и склоняется еще ниже к маняще распахнутым губам.
Руки снова приходят в движение, правой он скользит по ее бедру, бесцеремонно раздвигая ноги.
— Проклятая ведьма! — выталкивает слова в ее рот и грубо целует, больно кусая нижнюю губу и неожиданно наваливаясь сверху всем телом.