- Добрый вечер...
- Это друг Алексея Палыча, тетя, Виктор, - Алексеем Палычем звали Родионова. – А это моя тетя, Алисия Шварц.
Виктор поклонился.
- Тетя, мы пойдем завтра смотреть Харлсберг, хорошо? Ты не будешь против?
Кажется, Алисия растерялась.
- Нет, наверное... Но что же мы стоим! Давайте хоть чаю выпьем: вы, наверное, совсем замерзли...
Их усадили пить чай («эта зима настоящий кошмар, не так ли?.. Как вы полагаете, не будет ли осенью неурожая? В воскресном выпуске опять поднимали этот вопрос...»), и, надо признать, это было очень кстати. Виктор даже сумел несколько преодолеть свою стихийную неприязнь к Алисии: она была, конечно, излишне суетлива, и у нее было такое томное, усталое лицо, и, кажется, она вообще не имела своего мнения, повторяя то за мужем, то за газетами, но, в конце концов, это еще не самое страшное, что может быть с человеком. В конечном итоге госпожа Алисия была, по-видимому, обычной городской кумушкой, и к этому надо было относиться снисходительно...
Виктор даже как-то размяк, разомлел в этой обстановке. Он кивал, соглашался, учтиво поддерживал светскую беседу, избегая опасных тем и подводных рифов, и краем глаза все время наблюдал за Эльзой. Барышня нравилась ему все больше и больше: с ее нежных уст не сходила какая-то загадочная усмешка, а замечания были неглупы и порой даже остроумны – да, она очень к себе располагала.
Определенно, экскурсия не должна была оказаться пустой тратой времени.
Тем не менее настала наконец пора откланиваться. Они и без того просидели едва не час, и нормы приличия уже требовали избавить дам от своего присутствия, что Виктор и не преминул исполнить.
На улице теплее не стало. Пошел снег, и ветер дул хоть и в спину, но волосы на затылке у Виктора от этого становились дыбом; как он ни спешил, но дойти быстрее чем за полчаса не вышло.
Придя домой, он первым делом включил газ на кухне и с тоскливой неизбежностью подумал о том, что придется, видимо-таки, заказывать себе пальто. Раньше он вполне обходился плащом, но то было раньше, когда не смерзал вечнозеленый плющ на дворянских особняках...
Ему стало смешно и грустно. На улице холод собачий, подходил срок платить за квартиру, и он был совершенно не уверен в своей кредитоспособности, но завтра с утра ему будет показывать Харлсберг, печальное прибежище последней императорской династии, племянница второго человека в городе. И ему абсолютно все равно, что подумает господин Шварц и как он отнесется к тому, что это отнюдь не последнее свидание с его опекуемой. Виктором вдруг овладело странное равнодушное предвидение: почему-то он был абсолютно уверен, что не последнее...
А на Бременской, наверное, продолжал напиваться Родионов со своими бородачами, и они, наверное, до хрипоты сейчас спорили и даже бранились друг на друга, как будто бы все их споры и брань способны были хоть что-то изменить.
И Майя, наверное, уже вернулась домой и поет песни соседским детям, потому что она добрая, сильная и, конечно же, ей совсем не хочется спать, нисколько. И ей совсем не трудно помочь, что ты, Катенька, ведь для нее это счастье – сидеть с малышами. Впрочем, может быть, последнее было правдой...
А Эльза, должно быть, уже отходит ко сну. Не спеша и не медля разоблачается, освобождаясь от своих темных длинных одежд, расстегивая крохотные крючочки, пуговки (может быть, ей помогает девушка? Виктор представил на мгновение темный силуэт этой крупной, раздобревшей на жирном деревенском молоке и пышном хлебе особы и содрогнулся... нет), скидывая на пол юбки и надевая что-нибудь тонкое и легкое, как папиросная бумага, и ложится в постель, бесстыдно оголяя длинные белые ноги: ведь смотреть некому...
Занятый этими мыслями, он приготовил ужин: яичницу с хлебом и чай, - поел и лег спать. Снилась почему-то Майя, грустная, но привычно ласковая: она спрашивала, почему он к ней не пришел, ведь она ждала, и хотя Виктор был не виноват, и она не упрекала, но ему почему-то было обидно и стыдно...
Он ошибался. Нет, что касается Родионова и его доброй печальной подруги, он вполне угадал, но в тот момент, когда он представлял Эльзу в тонкой ночной рубашке, она и не думала ложиться спать. Правда, она пожелала тетке спокойной ночи и даже аккуратно поцеловала ее в щеку, и прошла в свою комнату, но раздеваться не стала. Погасив свет и бездельно просидев на кровати полчаса, Эльза спустилась вниз, на первый этаж, оделась в уличное и вышла через черный ход.