— Мне нехорошо, — тяжело дыша, говорит она. — Кажется, что-то с сердцем.
— Только не это. — Энни толчком распахивает дверь.
— Это выход?
— Нет. — Еще несколько отрезков коридора. Она втаскивает Келли внутрь и захлопывает за собой дверь, как будто это люк шлюзового отсека космического корабля и нужно преградить путь инопланетным монстрам.
Келли оседает на пол.
— Оставь меня здесь и спасайся.
— Я не могу так поступить.
— Нет.
— Келли, мы же почти добрались!
Келли стонет:
— Не важно. Иди дальше, ты сможешь выбраться.
— Замолчи.
— …где бы ни оказался выход.
— Даже и не думай. Я тебя подожду.
Энни приходится несколько минут посидеть рядом с подругой, прижавшись спиной к двери и напряженно ожидая, пока Келли сможет подняться на ноги и доковылять до конца очередного коридора. Энни, как пастушья лошадь, слегка подталкивает ее, заставляя повернуть за угол, за которым начинается еще один коридор. Этот чертов подвал — не что иное, как череда невыполненных обещаний. В дальнем конце коридора, в который они только что вошли… ну да, а как же.
Закрытая дверь совершенно не позволяет угадать, что скрывается за ней, закрытая дверь ожидает, как недружелюбный родственник. Энни старается, чтобы в голосе ее звучала надежда, но в жизнерадостной ноте слышится фальшь.
— Эй, может, вот это оно и есть!
— Размечталась.
— Правда. Это последняя дверь.
— Да, верно. — Келли делает короткий рывок, оказывается около закрытой двери и хватается за ручку, чтобы не упасть. Она так тяжело выдохнула, что сердце чуть не выскочило у нее из груди. — Ну вот. Это конец.
— Возьми себя в руки. — Энни отталкивает Келли в сторону и нажимает на ручку. Дверь открывается, и, как подсветка внутри холодильника, на высоком потолке зажигается сорокаваттная лампочка и тускло освещает все вокруг. — Мы пришли.
Они заходят в подвальное помещение. На дальней стене, высоко-высоко, они видят единственное окошко, — обычно такие окна архитекторы проектируют, чтобы в подвалы больших или маленьких зданий проникало хотя бы немного света.
— Или не пришли, — отвечает Келли.
— Не волнуйся. Еще пару минут, и мы выйдем на волю.
Выйдут ли? Трудно сказать. Энни сейчас никак не узнать, находится ли это окно на уровне земли или же намного глубже, в самом низу световой шахты. Смогут ли они с Келли, после того как она заберется наверх и откроет окно, вылезти наружу и сразу оказаться на свободе, или же они попадут в колодец, из которого можно будет выйти по лестнице? А может, кругом будут только голые стены шахты, и придется карабкаться наверх, чтобы выбраться?
Раздается голос Келли, тревожный и громкий.
— Ты что-нибудь видишь?
— Нет. Здесь темно.
— Все-таки что ты там видишь?
Энни щурится. Так темно, что она еле различает очертания окна, не говоря уже о том, что там ждет снаружи.
— Келли, сейчас же ночь.
— Так что там снаружи, тротуар, парковка, дорожка, посыпанная гравием, или что-нибудь еще?
— Надеюсь, что тротуар, Келл. — Энни осторожно подходит ближе и смотрит вверх. Окно забито древесно-стружечной плитой, совсем как в палатах для анорексиков, вот только никто не потрудился изобразить на заколоченном окне жизнерадостный пейзаж. Плита покрашена из баллончика в черный цвет; держится она на четырех огромных винтах. — Тьфу. Оно заколочено.
Келли, вместо того чтобы начать ныть, говорит совершенно неожиданную вещь:
— He переживай. У меня на этот случай кое-что есть.
Энни берет пилочку для ногтей, которую захватила с собой подруга (что за умница эта Келли!), достает из кармана собственного халата иглу от капельницы и приступает к работе. Она подталкивает к окну пустую коробку от одежды, встает на нее и начинает откручивать винты. Пока Энни трудится, Келли сидит, прислонившись спиной к стене, и пытается прийти в себя. Это в некотором роде придает уверенности. Келли, при своих габаритах, может быть полезной, ничего при этом не делая. Пусть она и измотана, из нее все равно получается живой блок, не дающий открыть дверь. Ей достаточно всего-навсего прислониться.
— Быстрее, — говорит вдруг Келли. — Мне кажется, я что-то слышу.
Энни уже сломала несколько ногтей, но ни один винт так и не шелохнулся.